В секретариате наркома мне объявили, что через несколько дней начнутся переговоры с Эстонией и я назначен сотрудником делегации.

Это было неожиданно…

15 сентября 1919 года советская делегация во главе с Л. Б. Красиным выехала из Москвы в Псков. Л. Б. Красин, старый революционер, блестяще образованный инженер, тогда только начинал свою дипломатическую деятельность, так плодотворно развернувшуюся в последующие годы. Работать с ним было хорошо и просто.

Через день в Псков приехала эстонская делегация. Командование фронтом отвело для обеих делегаций гостиницу «Лондон» — лучшую в городе. На лестницах были ковровые дорожки, а в столовой-ресторане — даже невесть как сохранившиеся пальмы в огромных кадках. Когда эстонцев попросили к столу, они пришли со своими тарелками и окороками, а нашли, к своему великому конфузу, прекрасно сервированный стол.

Первая встреча, как известно, была безрезультатной. Эстонская делегация, сославшись на то, что у нее нет договоренности с другими Прибалтийскими государствами Латвией и Литвой и что поэтому она не имеет возможности принимать ответственные решения, уехала из Пскова. В то время велись и переговоры через находившуюся в Москве миссию датского Красного Креста об обмене военнопленными между Англией и Советским правительством, а также о возвращении на Родину солдат русского экспедиционного корпуса во Франции. С большим трудом удалось достигнуть соглашения о посылке в Копенгаген советского представителя, который там встретился бы с английским и обсудил вопросы, связанные с обменом военнопленными.

Представителем РСФСР был назначен М. М. Литвинов. По договоренности с датчанами маршрут Литвинова пролегал через Эстонию, а затем морем в Копенгаген. Вместе с ним ехали две сотрудницы НКИД.

Мне было предложено сопровождать миссию Литвинова до города Юрьева (Тарту) и оттуда вернуться в Москву. Фронт перешли под Псковом. С нами было еще восемь английских военнопленных, которых надлежало передать английским властям. По прибытии в Эстонию нас встретил секретарь эстонского МИДа Томингас и сопровождал до Тарту. Нам отвели двухэтажный особняк на Веске (Мельничной). В этом доме впоследствии размещалась наша мирная делегация.

Вокруг «страшных большевиков» увивался целый рой репортеров различных газет. Когда мы с Томингасом ходили по городу, он попросил меня зайти с ним в какое-то кафе, чтобы познакомиться с журналистами, на что я не согласился. Подошел знакомый Томингаса и тоже стал просить что-то вроде интервью, но я и ему отказал. Но ответил на один вопрос о положении на фронтах, сказал, что Красная Армия гонит белогвардейцев. На другой день в эстонской газете появилась небольшая заметка о том, что, со слов Умблия, белогвардейская армия терпит поражение. Узнав об этой заметке, М. М. Литвинов предупредил меня, чтобы я впредь воздерживался от разговоров с журналистами, так как они всегда стараются извратить сказанное: данный случай являлся редкостью.

Тарту… Здесь я жил и учился. Хотелось посмотреть, как теперь выглядит город. Томингас очень любезно заверил меня, что я могу заходить к кому угодно. По своей тогдашней наивности я ему поверил и не проследил, «гуляет» ли за мной кто-либо или нет. Зашел в последнюю, где я жил, квартиру, но прежних хозяев там уже не было. Потом узнал, что одни старые знакомые живут недалеко за городом в бывшем имении. Отправился туда пешком, никакой слежки за собой не заметил. Встретились, поговорили, вспомнили старое. Все как будто бы хорошо. Но когда в декабре после заключения перемирия захотел к ним зайти вновь, то, увидев меня в окно, они умоляли, чтобы я не входил.

В чем же была причина?

Оказалось, что после моего посещения в ноябре к ним сразу же явилась полиция и произвела обыск, перевернув все вверх дном.

Можно было только горько сожалеть о причиненной людям неприятности. В дальнейшем, когда я работал в советском полпредстве в Таллине, то уже вел себя так, чтобы ни один шпик не мог установить со мной «знакомства».

М. М. Литвинов перед отъездом в Копенгаген (через Таллин) заготовил сообщение в Москву о результатах переговоров с эстонцами. Передав его мне для срочной доставки в НКИД, он предупредил о необходимости особой сохранности пакета.

Вскоре после отъезда Литвинова за мной заехали эстонские офицеры, и мы отправились к станции Изборск, где был намечен переход линии фронта, но опоздали к установленному времени. Однако начальник участка, эстонский офицер, предложил все же переходить фронт (впрочем, всю ответственность он с себя снимал). Чтобы вовремя доставить важное сообщение, я согласился. Мне дали солдата, вручили ему белый флаг, запрягли сани, к дуге также прикрепили белую тряпку и двинулись в путь. Остановились у самых наших окопов, перед колючей проволокой.

Видимо ожидавшие нас красноармейцы стрелять не стали, и я благополучно поехал дальше. В Пскове стоял выделенный для делегации салон-вагон. Но не было паровоза. К счастью, на следующий день на Москву должен был пройти поезд главкома С. С. Каменева. Я получил его разрешение на прицепку вагона и вскоре прибыл в Москву. Сообщение Литвинова было доставлено вовремя.

В начале декабря мне снова пришлось в числе сотрудников нашей мирной делегации поехать в Тарту. И на сей раз не обошлось без приключений. Подъезжая к станции Дно, глава делегации Л. Б. Красин позвал всех нас в салон на совещание. Тут выяснилось, что секретарь делегации Н. Н. Клышко не знал, что для ведения мирных переговоров необходимы письменные полномочия.