И он стал рассказывать о зверствах атамана, самолично расстреливавшего женщин и детей, о том, как его холуи отбирали у людей последнее имущество.

Угнали куда-то его брата, осиротили детей…

— Понял я этого атамана, его волчью суть, — возбужденно воскликнул казак. — Да и не только я. Многие натерпелись от него. Пощады ему теперь не видать. Я и сам, дай мне оружие, покончил бы с ним разом. Всадил бы пулю в его поганую рожу!

Я рассказал об этой сцене Эйхмансу.

— Не использовать ли этого казака? — предложил я.

— А вы уверены, что он выполнит задание? Не обманет?

— Считаю, есть основание верить ему.

Эйхманс, подумав, согласился.

— Решено, — заключил он. Вызвав к себе пленного казака, он долго беседовал с ним. Рассказал, за что борется Советская власть, кому служат и чего добиваются белые.

Казака освободили. Подобрали ему спутника — нашего надежного человека. Заготовили письмо на имя атамана. И через несколько дней двое хорошо вооруженных смельчаков, снабженные подложным письмом, уже мчались на быстрых конях к логову бандитов.

…Сменяли друг друга дни и ночи. Казаки все не возвращались. У некоторых стала закрадываться тревога: не поймали ли их?! Как в воду канули казаки.

Однажды ночью меня разбудил ординарец.

— К вам тут двое рвутся! Не могут, говорят, утра ждать!

Не сразу узнал я их, наших посланцев. Усталые, заросшие щетиной. Вот что они рассказали.

Преодолев нелегкую дорогу, они очутились в штаб-квартире белых в городе Чугучаке.

Вечерело.

Адъютант атамана помог привязать коней во дворе и, не подозревая ни о чем, побежал докладывать.

— Гонцы от семиреченских! — донесся из открытого окна голос адъютанта.

Их немедленно пригласили к атаману.

Казаки вошли в кабинет и протянули главарю бело-бандитов пакет. Адъютант остался в комнате.

— Ваше превосходительство, у нас секретный разговор, — сказал казак, указывая глазами на адъютанта. — Так нам приказано: без свидетелей…

По знаку атамана адъютант вышел, тщательно закрыв за собой дверь.

Атаман был рад прибытию посланцев: итак, вновь налаживаются связи с Семиречьем! Значит, не все потеряно. Есть надежда на возвращение, на поддержку со стороны казачества. Не ведал атаман, что жить ему осталось считанные минуты.

Едва, вскрыв опечатанный конверт, он углубился в чтение, как один из казаков быстро выхватил из-за пазухи наган и дважды выстрелил.

Сраженный пулями, атаман рухнул на пол. Вбежавший на шум адъютант был тоже убит наповал. Но из-за дверей доносился топот ног. Оставалось одно спасение — прыгать в окно. Не мешкая, казаки выпрыгнули во двор и вскочили на коней. Бешено залаяла овчарка. Из окна раздались беспорядочные выстрелы. Но смелые всадники уже умчались в наступающую темноту.

Только возвращаться им пришлось, чтобы запутать погоню, кружным путем и границу переходить в другом месте. Вот почему они так задержались с возвращением в Верный (Алма-Ату).

— Оглядываясь в прошлое, — вспоминал Евгений Михайлович, — невольно удивляешься, как удавалось выходить невредимым из разных переплетов…

Я ехал с дипломатической почтой в Пекин. Прекрасный железнодорожный путь, комфортабельные вагоны, мощные паровозы создали этой дороге добрую славу. Но только не у нас, дипкурьеров. Китайско-Восточная железная дорога все время находилась в зоне военных действий грызшихся между собой китайских генеральских клик. Среди служащих дороги масса бежавших из России белых. На этой дороге, больше чем где-либо, можно было ожидать какой-нибудь неприятности.

Стемнело. Ночь предстояла тревожная.

Я стоял у опущенного окна вагона. Лицо обдавало иногда едкой гарью. Белое пятно луны медленно выползало из-за леса. Глаз с трудом мог различить мелькавшие за окном телеграфные столбы; один за другим они убегали во мрак.

…Столбы… столбы… Столбы и ночь… Какое-то очень знакомое сочетание… Давно это было… 1905 год. Москва. Союз фармацевтов на Садово-Кудринской. Здесь печатались прокламации, призывающие к забастовке, располагался один из центров вооруженного восстания… Дважды арестовывала меня тогда царская охранка.

Столбы и ночь… Вот такими же темными ночами выходил я с дружинниками на улицы Москвы. Пилили телеграфные столбы. Сооружали баррикады. Готовились к уличным боям. Беспокойные были ночи. Обучались стрельбе. При благоприятном случае отбирали револьверы у «фараонов». По ночам дружинники в лабораториях Строгановского училища делали бомбы. Полиция обыскивала и арестовывала всех подозрительных, поэтому прибегали к хитрости. Заворачивали бомбы в специальную масляную бумагу и опускали в бидоны из-под молока. В бидонах был раствор мела, похожий на молоко.