— Смешивая идеологический и политический анализ, — продолжал он, — мы в течение многих лет — и ответственность за это несем в определенной степени все — абсолютизировали противостояние между капитализмом и социализмом, в значительной степени искусственно, поддерживали такой антагонизм. Многие мои коллеги по партии, — сетовал Гонсалес, — долгое время отказывались понять, что рыночная экономика — это инструмент для достижения главных целей социалистов. Именно инструмент, но не сама цель. Рынок вовсе не синоним демократии.

— В Испании, — не без гордости заметил Гонсалес, — за 80-е годы мы сумели обеспечить три основных социальных института для всех без исключения граждан. Я бы сказал, что нам удалось выполнить великие цели социализма XX века: мы дали бесплатное здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение каждому гражданину. Добились этого для нашего общества впервые. Если, — добавил он, — сегодня какой-либо политик в Испании скажет избирателям, что собирается приватизировать эти три вида социальных услуг, он обречен на политическую смерть.

Недопустимо смешивать подлинные цели социализма и методы их достижения, подменять одно другим — так мы констатировали совпадение взглядов. То, о чем мы говорили, в сущности, затрагивало проблему смешанной экономики, смешанного общества. Именно такой тип общества преобладает ныне в Западной Европе, хотя соотношение рыночных и нерыночных факторов разнится от страны к стране. Я подтвердил, что подготавливаемый нами план экономической реформы, предусматривающий и реформирование отношений собственности, направлен на замену тоталитарной государственной собственности смешанными формами.

Гонсалес сформулировал очень точно:

— Худшей ошибкой, которую только можно совершить, является стремление навязать единообразное понимание какого бы то ни было политического проекта, политической идеи. Это ведет к искушению тоталитаризма, и проект превращается в религиозную догму.

— Тогда этот проект становится схемой, действительно догмой, — поддержал я эту мысль, — и тут конец диалектике, конец научному анализу, а значит, и разумной политике.

Остро обсуждался вопрос о будущем Союза. По его высказываниям я мог убедиться, насколько внимательно он следит за развитием внутриполитической ситуации у нас, как основательно разбирается в сложных вопросах взаимоотношений между центральным правительством и местными — республиканскими и автономными — властями, как хорошо представляет себе наши трудности. Видимо, здесь сказалось то, что в государственном устройстве обеих стран просматривались некоторые аналогии. Испания — это государство автономий, там несколько автономных областей со своими правительствами: Каталония, Андалусия, Страна Басков и другие. И хотя, как признал Гонсалес, он не испытывает такого давления со стороны автономных сообществ, какие приходилось испытывать центру у нас, все же с проблемой разграничения полномочий сталкивается постоянно. Испанцы провели децентрализацию существовавшей при Франко жесткой центральной власти. Но при этом она сохранила достаточно мощные рычаги, гарантирующие общегосударственное единство и способность центральных властей нести ответственность по международным обязательствам, например в ЕС.

В высказываниях Гонсалеса сквозила большая тревога, да он и не скрывал ее: что станет с Советским Союзом, сохранится ли союзное государство? Он дал понять, что в политических кругах Запада нарастает ощущение неясности при решении вопросов экономических отношений: с кем им придется иметь дело в будущем, с единым государством или с множеством самостоятельных партнеров? Поэтому его вывод был определенен: какова бы ни была внутренняя реформа в Советском Союзе, он должен оставаться единым субъектом международных отношений. По его словам, трудно было бы представить себе худшую ситуацию для всех, если произойдет дезинтеграция Союза. Это привело бы к разрушению складывавшейся инфраструктуры взаимоотношений Восток — Запад, имело бы крайне негативные последствия для европейского строительства, стабильности в мире, начавшегося разоруженческого процесса.

Я подробно информировал Гонсалеса о том, как мы решаем задачи реформирования структур власти в условиях нашего многонационального государства, об особой сложности и специфике этих задач в наших условиях. Сообщил, что незадолго до отъезда в Мадрид руководство всех республик получило мою записку с приложенным к ней проектом нового Союзного договора. Суть реформы Союза состоит в уходе от унитарного государства к суверенным республикам при эффективном центре, который, видимо, получит выражение в президентском варианте демократической структуры государственности.

— Своего рода территориальный пакт, то есть пакт между территориями, входящими в единое государство, — отреагировал Гонсалес.

— При том понимании, — уточнил я, — что наши национальные территориальные формирования будут иметь положение суверенных государств, добровольно объединяющихся в Союз. — Мы пришли к общему пониманию по этому вопросу.

Одним из важнейших событий первого дня визита стало посещение генеральных кортесов (парламента). Председатель конгресса депутатов Ф.Понс произнес очень теплую и содержательную речь. Затем слово было предоставлено мне. Я говорил о роли и месте Европы на новом этапе мирового развития, об ответственности европейцев за то, чтобы не был упущен открывшийся шанс.

Король Испании и королева София дали официальный обед. В тот день мне приоткрылось то, что я знал по рассказу других, — великолепный дар Хуана Карлоса I объединять людей разных взглядов и состояний.

Королевская чета пригласила нас на ужин во дворец Сарсуэла — личную резиденцию короля. Здесь мы познакомились с их сыном Фелипе, дочерьми Кристин и Элен. Для нас было интересно почувствовать тот внутренний мир, в котором живет семья короля Испании. Редко выпадают такие встречи, как в тот вечер под Мадридом. Было приятно отметить неподдельный интерес молодых людей к переменам в Советском Союзе, к нашей семье. Охотно они делились рассказами о своих занятиях. Гостеприимство располагало к продолжению беседы, но мы не забывали, что в гостях у короля и королевы.