— Да, я слушаю, — сказала она охрипшим голосом.

— Это я, дорогая, — раздался высокий голос пианиста Освальда Аллардина. — Ты будешь ужасно сердиться, что я позвонил так рано, но я должен был.

— Господи, что тебе еще надо? Мы расстались всего несколько часов назад, дорогой Оззи, дьявол тебя забери.

Она знала, что на него можно браниться сколько угодно и он не будет обижаться. Это было, на ее взгляд, одно из его достоинств. Он сказал:

— Очень важная новость, Клодия, дорогая. Никак не приду в себя. Рэймонд умер вчера. Несколько минут назад позвонили из Финнегана. Кровь пошла горлом — и все. Бедняга Рэй. Разве не ужасно?

Клодия села в постели и совсем проснулась. Новость, которую Оззи совершенно правильно сообщил ей первой, была для нее очень важна, чуть ли не самым лучшим, что она могла от него услышать. Никто не ожидал, что его брат умрет так скоро. Это было действительно очень важно, поскольку означало, что Оззи теперь следует официально именовать виконтом Аллардином и он стал прямым наследником графского титула.

В дверь все продолжали звонить. Клодия быстро встала с постели. Взгляд ее выражал волнение.

— Подожди минуточку, Оззи, — сказала она.

Она надела халат и причесалась. Господи, как ужасно она выглядит сегодня утром, подумала она, взглянув в зеркало. Прямо старуха. Какой дьявол там трезвонит и где эта Бетти?

Хорошо еще, что Оззи взял собачку к себе и не надо с ней гулять.

Она заторопилась к двери. Квартира провоняла табачным дымом после ночной пьянки. Такая страшная жара, и совсем нет воздуха. Потому-то вчера она и поехала к реке. Но она даже и не мечтала о таком подарке судьбы, как эта мисс Корелли, это стоило некрасивой сцены с Джулианом и возвращения домой без ужина.

Под дверь была подсунута записка. Клодия поморщилась, прочитав ее. Бетти — хорошая горничная, и хорошо оплачиваемая, но ее мать — инвалид, и ей иногда приходилось ухаживать за матерью. В таких случаях младший брат Бетти приносил записочки с извинениями. Вот где она!

За дверью стоял высокий мужчина в сером костюме, со шляпой и перчатками в руках.

— Ты! — воскликнула она.

Она была поражена, увидев Джулиана. После вчерашнего его она ожидала меньше всего, как и меньше всего хотела видеть.

Не без тревоги она взглянула в это суровое лицо. Она знала: если он принял решение, он неумолим. Уж не пришел ли он к ней со своим старым армейским револьвером, чтобы застрелить? Трусоватая Клодия отступила на шаг.

— Если ты собираешься применить насилие…

— Не будь дурой, Клодия, — перебил он ее, бросая шляпу и перчатки на столик в коридоре. — Я пришел говорить с тобой о так называемом разводе.

Она вздохнула с облегчением:

— Иди в гостиную и располагайся. Мне надо поговорить по телефону, но я быстро.

Она бросилась в спальню, чтобы узнать, что еще скажет Оззи. Он торопился, надо было успеть на самолет в Ирландию.

— Конечно, я вернусь сразу, как только смогу, милая, — сказал он.

Клодия старалась говорить тихо:

— Теперь все должно постепенно наладиться, дорогой. Понимаешь, о чем я говорю? Если я получаю свободу, то я — невиновная сторона. Мы, конечно, сможем встречаться открыто, и я, наверное, смогу ненадолго приехать к вам в Ирландию. Как хорошо было бы снова начать ездить верхом.

— Это было бы прелестно, дорогая. Я попрошу маму сразу же тебя пригласить, я не могу жить без тебя. И конечно, ты ведь понимаешь, раз ты будешь свободна, я смогу тебе предложить много больше…

Да, она понимала это. Она уже торжествующе улыбалась, видя себя виконтессой Аллардин, в будущем графиней Сент-Финнеган. Графской чете за семьдесят, сам граф давно хворает. Оззи у них поздний ребенок. Они без ума от него, несмотря на его безвольный характер, и, конечно, будут рады, если он женится и остепенится, пусть даже на Клодии, разведенной и старше его. Продолжая пребывать в радостной эйфории от своих мыслей, она отправилась в гостиную к Джулиану.

Он стоял спиной к камину, лицо его выражало все ту же мрачную решимость. Пока супруга говорила по телефону, он с отвращением осматривал комнату. Когда-то он с удовольствием помогал Клодии обставлять эту квартиру, хотя ему не нравились ее вкусы, но ему хотелось тогда порадовать ее. Теперь же здесь было просто неприятно находиться.

Конечно, здесь никто сегодня не убирался. В комнате стоял удушливый запах табачного дыма и духов. Дорогие цветы в огромной вазе на пианино завяли. Хотя оба окна были открыты, через шелковые шторы проникало мало воздуха. «Ни уюта, ни теплоты, одна видимость, прямо как сама Клодия», — подумал он.