— Я рассказываю друзьям на работе, что мой брат пишет сценарии к фильмам, и все интересуются, как они называются, — сказала она, кончиком ножа счищая панировку с куриной котлеты. — Что-нибудь уже сняли? Что мне им порекомендовать?

— Снимут следующей зимой, — соврал Майкл. — Съемки фильма — довольно трудоемкое занятие, знаешь ли.

— А как ты зарабатываешь в промежутках между фильмами?

На ум немедленно пришло слово — «Старбакс»: Майкл работал там в первую смену шесть дней в неделю.

— Дело в том, что в кино часто приходится переписывать сценарий по нескольку раз или править чужие, но при этом твою фамилию не указывают в титрах.

На Ричарда можно было и не смотреть: сидя во главе стола, где раньше восседал отец, тот явно скорчил скептическую гримасу.

— Ты смотрела «Отпуск в аду»?

— Еще нет, но видела рекламу. Так это над ним ты работаешь? — с жадным любопытством спросила Сисси.

Майкл величаво склонил голову; пока он не заявит вслух, что писал сценарий для фильма, его не смогут обвинить во лжи. К тому же он знал настоящего сценариста, этот парень всегда заказывал эспрессо макиато и сдобу с патокой.

После обеда Ричард удалился в кабинет отца — что-то он не спешил домой, в прилизанный кампус на Лэйк-Шор-драйв, — а Майкл остался с мамой и Сисси в «большой гостиной». Сам Майкл называл эту комнату «большой негостеприимной». Помещение было и вправду большим, но каким-то бездушным, неуютным. Над огромным газовым камином из цельного камня висел семейный фотопортрет. Отец, естественно, занимал почетное центральное место. На нем был темный костюм и яркий красный галстук со знаком масонской ложи, к которой отец принадлежал. «А что, кто-то когда-то видел каменщика, который не был бы масоном? — не раз говорил он. — Да полная ерунда, приятель». Все остальные на фотографии казались его бледной тенью. Майкл был в левом нижнем углу и часто замечал, что только его лицо не выказывало ни подобострастия, ни пренебрежения. В зависимости от настроения, он объяснял это либо самодостаточностью, либо непомерной печалью.

Мать продолжала смотреть на него с горечью и сжимала его руку так, словно пыталась выжать из губки последние капли воды. Сисси болтала о чудесах Милуоки и о том, что она называла «отвязной пятницей»: «Я весь четверг ничего не ем, чтобы позволить себе потом вовсю оттянуться», — и периодически намекала на то, как сложно жить на одну зарплату. Майкл знал, что отец все эти годы содержал ее, и втайне гордился, что сам не просил о подачках.

Хотя не просил он из страха перед отказом.

Вернувшись в спальню, Майкл принял «Золофт» от депрессии, амбиен от бессонницы и надел наушники — он любил засыпать под пение Люсинды Вильямс или Трэйси Чэпмена, — но сегодня привычные средства не сработали. Слишком многое произошло слишком быстро, да и общее напряжение, которое вызывал у Майкла отчий дом, плохо сочеталось с мыслями о смерти отца. Разве он не должен был горевать? Или хотя бы грустить? Майкл чувствовал лишь отупение, приправленное странным ощущением в животе, словно он съел накануне нечто не совсем свежее.

Вот мама, как и следовало ожидать, провалилась в депрессию. Что же до Ричарда и Сисси, то они притворялись. Ричард, конечно, может выделываться — сидеть в кабинете отца, хвастаться личным секретарем, хвататься за руль отцовского любимого «бентли», — но ему теперь придется заниматься и бизнесом, в котором он совершенно ничего не смыслил. В детстве Ричард был вежлив с Майклом только в одном случае — когда ему требовалась помощь в выполнении домашнего задания. Майкл, хоть и был на два года младше, разбирался в алгебре и геометрии лучше брата и часто решал за него задачи, чтобы купить такой ценой немного спокойствия.

Сисси же искренне горевала только о потере ежемесячных субсидий от папочки. С матерью она ладила, но все же была папиной дочкой. И подлизой. Майкл подумал о том, что сказал бы отец, если бы увидел, как Сисси сегодня поглощала пирожные и трепалась о том, что урезает себе норму калорий, отказываясь от хлеба и пасты, — и это когда тело отца еще не зарыли!

Точнее, не поместили в склеп.

После полуночи Майкл принял еще полтаблетки снотворного и услышал голоса в коридоре. Он прижался ухом к двери.

Мама тихо плакала, а Ричард говорил:

— Либо сработает, либо нет. Вреда от этого не будет.

— Но это так… — Она замолчала.

— Это для общего же блага, — тихо произнес Ричард. — Подумай об общем благе.

О чем это они? О том, что вся отцовская компания достанется Ричарду? Который не в состоянии посчитать десять процентов от суммы чаевых в ресторане?

Открылась дверь маминой спальни, и Ричард добавил:

— Тебе нужно как следует выспаться. Завтра будет тяжелый день.