Надин сокрушенно покачала головой. Ох, уж этот Матвеев со своей наблюдательностью и логичностью!

— Милый, не преувеличивай. Я, безусловно, тебе доверяю и ничего не таю. Но мы с тобой когда-то договорились: партийные дела тебя не касаются.

— Да, но только в том случае, если твоя партия не затрагивает мои интересы. А она ведет себя предерзко. Попыталась вовлечь мою дочь в террор. Не дает моей жене покоя. Я ведь вижу, ты вся нервах. Что у нас не в порядке? Если Оля в безопасности, — на всякий случай Павел сплюнул три раза через левое плечо, — из-за чего ты беспокоишься?

— Есть повод, — с тяжким вздохом призналась Надин.

— Какой?

— В кружке, который посещает Петя Травкин, есть несколько молодых ребят. Их готовят к террорной работе.

— Ну и что?! — в голосе Матвеева звучала сталь.

— Я не хочу, чтобы они погибли. Я хочу их спасти.

Павел раздраженно взмахнул рукой.

— Надя, если человек ищет смерти — он ее найдет.

— Если человека вовремя остановить у него появляется шанс передумать. И еще, мне кажется, — призналась Надин, — если я спасу ребят, то искуплю свои грехи и у нас родится ребенок.

Матвеев от неожиданности ахнул:

— С какой стати?!

— Не знаю, но чувствую, что должна вмешаться и удержать ребят.

Павел вздохнул тяжело.

— Не мешай мне, пожалуйста, — попросила Надин.

— Хорошо. Но признайся: то, что ты затеяла не опасно?

— Нет. Всю грязную работу делает Петя Травкин. Я лишь осуществляю общее руководство.

— Имей в виду: я должен быть в курсе происходящего.

— Обязательно, — в очередной раз соврала Надин и демонстративно заторопилась: — У меня встреча с Петей, как бы не опоздать.

Травкин был возбужден и словоохотлив:

— Надежда Антоновна, кажется, началось! Третьего дня на занятиях кружковцы читали письмо, якобы переданное из заточения нашей Ириной-Инессой. Оказывается, пока народ постигал политэкономию, красавица приняла участие в теракте, была схвачена жандармами, подверглась пыткам, однако не утратила мужества, к чему и призывает участников кружка. Каково?

— Потаскуха хренова, — выругалась Надин. Не далее как вчера «героиня» действительно совершила подвиг. Обслужила за один день сразу трех любовников. — И ведь не боится, зараза, наткнуться на кружковцев! Мало ли, как ни велик город, а случайности бывают всякие.

Петр пожал плечами.

— Лихая барышня, по острию ходит, страха не ведает. И сочиняет неплохо, с надрывом, почти профессионально. Особенно хороши описание царских застенков, сцены беспредела, творимого там, и образы извергов-надзирателей. Финал тоже удался: пафосные пламенные призывы к борьбе плавно слились к слезливому прощанию и уверениям «все там будем — не грустите». Народ слушал и вытирал слезы. Федя трясся от возбуждения, Виталик сидел белый как полотно, Таня рыдала. Напоследок Федю попросили остаться. Домой он возвращался в страшной экзальтации, бормотал проклятия. Утром прислал записку с приглашением в ресторан. Я, конечно, согласился, и мы премило провели время.

— Откуда у Прядова деньги на рестораны? Он нищий, как церковная мышь.

— Я тоже поинтересовался. Федя ответил, что получил старый долг и теперь может кое-что себе позволить. Спрашивал, уже в изрядном подпитии, не знаю ли я кого в Москве. Я сказал, не знаю. Он пригорюнился, жаль мол, было бы к кому в гости сходить, пока суд да дело.

— Значит, он в первопрестольную собрался? Зачем, не говорил?

— Нет. Я итак и эдак подъезжал, он ни в какую. Признался только, что жизнь его скоро обретет смысл и исполнится сокровенная мечта.

— Гурвинский тоже намылился в Москву, — задумчиво протянула Надин. — Вероятно, там что-то затевается.

— Наши действия?

— Что ж, раз такая мода нынче пошла, отправляйся и ты, Петя, в Москву. Пригляди за Прядовым. Не дай парню погибнуть. Все расходы по поездке, я естественно беру на себя. Справишься?

— А как же! — обрадовался Травкин, предвкушая приключение.

— Петенька, только я тебя очень прошу. Умоляю, просто. Во-первых, будь осторожен. Во-вторых, смотри за Федей в оба. Я знаю, он тебе не нравится, но это — не повод проявлять пренебрежение. Какой ни есть, Федя — человек. А жизнь человеческая священна.

Репортер махнул раздраженно рукой.

— Не бойтесь. Да, я ненавижу таких, жалких, безвольных, пустых балбесов. Мне противны их душевная лень и эгоизм. Мать на Федю жизнь положила, пахала, как проклятая, копейки собирала, а он профукал все за месяц, как последний дурак. Но я же не подлец, не сволочь, мне пацана тоже жалко.

Федя был родом из уездного городка с полутысячей жителей. Окончив гимназию, на собранные матерью копейки, он поехал поступать в столичный Университет. Сдал экзамены, был принят на государственный кошт, однако вскоре забросил лекции — разочаровался в выбранной профессии юриста. Месяц Прядов шлялся по трактирам и кофейням: проедал остатки денег, затем вернулся домой и сел на шею матери. Та отписала троюродной сестре, попросила приютить племянника и подыскать службу. В городе Феде опять затосковал и стал искать развлечений в революционном кружке.