Остались две овчарни, куда перегнали оставшихся овец. Кормить их было нечем, напоить Одарка не успевала. Раньше вода подавалась из колодцев с помощью насосов, а теперь электроэнергии не было. Женщина целыми днями с помощью журавля ведрами заливала обледенелые поилки. Начался падеж. Овцы съедали шерсть друг с друга, и было больно смотреть на обтянутые оголенной кожей скелеты. Они непрерывно жалобно блеяли, смотреть в их черные глаза было невозможно. А тут еще начался массовый окот.

Конечно же, мы принялись спасать скот. В поле на бригадных токах были навесы, крытые соломой. Пробиться туда автомашинами было невозможно, и все мужчины, взяв веревки, одеяла, пошли и раскрыли эти навесы, а солому отнесли в овчарни.

Падеж не прекращался, обессиленных животных прирезали, чтобы использовать хотя бы для своего питания да снять шкуру. Какое там мясо! Кости с какой-то слизью. У местных жителей в погребах остался картофель, соленья. С квашеной капустой и картофелем шли в пищу легкие и сердце, в борщ — кости с мясом.

Когда мы входили в овчарни, возникало чувство какой-то обреченности. На глазах погибал ни в чем не повинный скот, и ему нечем было помочь. На фронтах гибли люди, разрушались и сжигались целые селения и города, на захваченной врагом территории уничтожалось мирное население. Все, что создавали трудом, недоедая и недосыпая, все, что собиралось и сберегалось по крупицам, — все гибнет, все уничтожается. За что все это, кто виноват? В душе росла ярость и ненависть к тем, кто вверг нашу страну, наш народ в эту гибель.

В село приехали еще две семьи, выбрали себе дома и включились в работу. А нас срочно отозвали в Саратов. Мы разместились со всем хозяйством УВПС на окраине города, в районе расположения городской строительной организации. Туда прибыла и часть нашего оборудования из Каменска: растворо- и бетономешалки, экскаватор, вибраторы, сварочные аппараты и другое. Нас разместили в домах городских жителей. Я с Николаем Косенко, однокашником по техникуму, попал в однокомнатную квартиру с полной меблировкой, в которой жила эвакуированная молодая женщина. Хозяев квартиры не было.

Женщина-домоуправ привела нас на квартиру, когда жиличка вернулась с работы. Звали ее Олеся. Олеся застеснялась жить с двумя мужчинами в однокомнатной квартире и сказала об этом домоуправу, но та категорично заявила:

— Хватить дурить! Время не такое, чтобы стесняться. Да и ребята не такие — инженеры! — и ушла.

Дом не отапливался, как и все дома в городе, поддерживалась минимальная положительная температура, чтобы не замерзли водопровод и канализация.

Питались мы в столовой. Нам выдали продовольственные карточки: на хлеб по 700 граммов в день, крупы 1 килограмм 200 граммов в месяц с разбивкой на талоны по 40 граммов, масло сливочное 300 граммов на месяц с талонами по 10 граммов, масло подсолнечное 500 граммов, сахар 1 килограмм, чай 1 пачка. В столовой при получении блюд у нас отрезали от карточки соответствующие талоны на крупы, масло. Конечно же, мы чувствовали постоянный голод.

Олеся решила нас угостить — поставила на электроплитку вариться картошку и приготовила чайник. Накал спирали плитки был слабым. В ожидании еды мы уселись за стол. Николай достал карты, и мы начали коротать время, рассказывая для знакомства каждый о себе.

У Олеси муж был командиром Красной Армии, жили они в Тернополе на Украине. Когда началась война, она уехала с другими семьями офицеров в эвакуацию на восток. В пути их бомбили немцы, много женщин и детей погибло. Потом она шла пешком до города Сумы, оттуда поездами добралась до Саратова, а дальше не хватило сил ехать — ослабла от голода. Обратилась в военкомат, ее направили на завод, а отдел кадров завода направил в домоуправление для устройства на жительство. Так она оказалась в этой квартире. О муже никаких вестей не Имеет. Мы тоже рассказали о себе.

Картофель сварился, у меня оставалось немного маргарина. Соли у Олеси не оказалось, к соседям она постеснялась пойти занять, поскольку соль стала редкостью, но и без соли мы уплели всю картошку. Чайник не успел вскипеть — выключили электричество.

Николай потянулся к Олесе, но получил отпор. Пошли шутки и розыгрыши, где кому спать. В квартире была одна двуспальная кровать и диван. Олеся разобрала кровать для нас, постелила себе на диване. Косенко шепнул, чтобы я лег к стенке, видимо, надеялся ночью атаковать Олесю. Кровать была ледяная, мы укрывались всем, что было, в том числе бушлатами.

Утром мы проснулись, когда Олеси уже не было — она ушла на работу. Нам надо было поспешить в столовую, потом найти баню и вымыться и, приведя себя в порядок, после обеда быть у командира УВПС Краснова.

У Краснова собрался весь командный состав УВПС. Краснов объяснил задачу УВПС — изготовление железобетонных колпаков для долговременных огневых точек и противотанковых надолбов в виде тетраэдров, производство бетона для нужд местных промпредприятий. Бухно сообщил, что большая часть рабочих призывного возраста будет призвана в ближайшие дни, а ИТР назначаются на различные должности.

Меня назначили главным механиком УВПС, установили оклад 1200 рублей. В штабе УВПС мне выделили какую-то комнатушку, выдали амбарные книги. Что мне делать, я не знал. Ходил по строительству, смотрел на работу механиков. Как-то встретился Бухно.

— Ну как, осваиваетесь? Не тушуйтесь, это временно, пока Наркомстрой согласует нашу судьбу с НКО. А вы пока перепишите все машины и механизмы, подберите на них паспорта из нашего архива. Главного механика забрали на военный завод.

Я не знал, что куда отнести. Вибратор — это машина или приспособление? А пускатель к бетономешалке? Не на все были паспорта, и я не знал, как назвать тот или иной строительный механизм — я их видел первый раз и даже не всегда знал их назначение.