— Нехорошо, что он не решился подписаться. Вот старушка Цебрикова — она была здесь на днях — написала смело письмо государю и теперь не боится, приехала сюда. Я думаю: что же старому человеку сделают? Говорят, что меня спасает мое имя, а вот Берви, который написал «Азбуку социологии» и теперь недавно за своей подписью напечатал что-то за границей, ему семьдесят лет, живет он где-то в Екатеринославе или Кременчуге, и кто его тронет, старика? А то это нехорошо — старые люди малодушно боятся подписать свое имя. Вот и Чичерин тоже.

Потом Л. Н. сказал еще:

— Экое пакостное у нас правительство! У нас при всяком новом царствовании изменяется направление; так и после Александра II наступил Александр III с его реакцией. Все эти земские учреждения, суды являются теперь какой- то насмешкой. Но и тогда, при введении их, все это было в самом жалком виде. Я помню, я проделал все это: был земским, а потом губернским гласным, говорил, что-то отстаивал, старался провести, но в конце концов бросил. Я чувствовал, что я окружен со всех сторон стеной, и мне предоставляется только чинить мосты. Положим — это довольно почтенное занятие, но кто чувствует себя способным на какое-нибудь больше дело, тому тут делать нечего.

Здесь в Гаспре жил в одном из флигелей умирающий в чахотке с сестрой и матерью. Он страшно страдал, все тело у него было в туберкулезных нарывах, и вот вчера, когда его родные ушли, он застрелился. Я нынче говорил по этому поводу со Л. Н. и сказал, что едва ли такое самоубийство безнравственно. Л. Н. возразил:

— Дурно или хорошо, нравственно или безнравственно — это все понятия, относящиеся к нашим поступкам в жизни. Самоубийство только касается жизни, а не все внутри ее, поэтому про него нельзя сказать, нравственно оно или безнравственно. Оно неразумно. Мы не знаем — зачем живем. Кто может знать — может быть, именно эти последние дни и были нужны «хозяину».

21 сентября. Вчера Л. Н. говорил с г — жой Джунковской об ее школе. Она ему жаловалась, как тяжело вести школу и быть всегда вынужденной иметь дело со священником, преподающим Закон Божий. Л. Н. сказал ей:

— Да, я все более и более убеждаюсь, что все зло лежит в ложном религиозном воспитании. Я думаю, что правительственные люди и сами чувствуют, что весь этот сложный механизм насилия держится главным образом на религиозном обмане. Это заметно хотя бы из того, что, когда говоришь о различных вопросах жизни и о правительственных насилиях, все это еще терпится, но как только коснешься вопросов религиозных, то они сразу резко противятся, чувствуя, что религиозный обман и есть именно та ось, на которой держится их власть.

— Религиозный обман в христианстве начался еще с апостола Павла. Его послания написаны раньше дошедших до нас Евангелий. Он старается соединить несоединимое: Библию с учением Христа.

— Я смотрю на татар. Насколько магометанство выше церковного Христианства! Оно возникло на шестьсот лет позже христианства и было в значительной степени реакцией в пользу единобожия против идолопоклонства церковного христианства.

10 часов вечера. Грустно мне. Завтра я уезжаю. Сейчас простился со Л. Н. Он сказал:

— Прощайте, Бог даст, увидимся.

Я не хочу думать, что не увижу его больше. Ему лучше, но всякий день, разумеется, может опять наступить такое же острое состояние, как было летом.

22 сентября. Уехал нынче из Гаспры. Утром простился со Л. Н. Мне казалось, что, когда я уезжал, он стоял наверху на балконе и махал мне вслед чем-то белым. Мне было грустно и жутко при мысли, что, может быть, больше его не увижу.

10 ноября, Москва. После моего отъезда мне довольно часто писали из Гаспры, главным образом Мария Львовна. Привожу из этих писем все, касающееся Л.H.:

«26 сентября. «Папа действительно стоял на балконе и махал своей белой шляпой, и ему казалось, что он видел, что и вы махали… У нас все хорошо, т. е. главное хорошо, что отец все так же бодр и здоров. Например, третьего дня ходил на маяк, там познакомился с Федоровым — художником, заведующим маяком, с ним гулял, был у него в гостях (он очень ему понравился), и в общем исходил верст пятнадцать и совершенно легко. Вы забыли «Головлевых» (Щедрина), и мы теперь вечерами читаем их вслух. Папа нравится».

— 30 сентября. «У нас немного испортилось: папа на днях в сырой день простудился, и опять были ревматизмы, а теперь сердце немного разладилось — перебои и слабость. Но все-таки сегодня еще гулял. Сейчас рядом отдыхает. — Ждем на днях Татьяну Львовну с мужем, вероятно на всю зиму…»

— 1 октября. «Дела идут не так блестяще, как при вас. Дня два или три Л. Н. опять чувствует себя не очень хорошо, и боли ревматические, и перебои есть. Надеемся, что это ненадолго, от простуды. Он вышел в шесть часов утра на балкон, не одевшись как следует…»