Раньше как-то, говоря со мной об этой же книжке (мы сидели вдвоем в его комнате), Л. Н. сказал, возмущаясь на так называемых людей науки:

— Это черт знает что такое! — один (Мальтус), чтобы спасти человечество, советует онанизмом заниматься, а другой придумывает химическое питание! — и не могут понять той простой истины, что идеалом, к которому человечество должно стремиться, может быть только возможное целомудрие.

1 сентября. Софья Андреевна тяжело больна. Здесь Снегирев и три его ассистента, тульский доктор, Душан Петрович, фельдшерица. Снегирев не берет на себя ответственности за результат операции и вызвал по телеграфу еще какую-то петербургскую знаменитость, которую ждут нынче в ночь. Завтра, вероятно, состоится операция.

3 сентября. Снегирев сделал Софье Андреевне операцию, которая прошла благополучно. Петербургского доктора не дождались. Оказывается, если бы промедлили еще немного, спасение было бы невозможно. Л.H., когда делали операцию, ушел в Чепыж (лес, примыкающий к яснополянской усадьбе). Он был страшно взволнован. Съехались все дети.

14 сентября. 5–го ночью мы уехали из Телятенок в Москву. Софье Андреевне стало лучше, но опасность далеко еще не миновала. Александра Львовна почти ежедневно извещала нас об ее здоровье.

8–го она писала: «Дело все идет на поправку… Папа здоров, повеселел».

12–го, сообщая, что у Софьи Андреевны сняли швы и она поправляется, Александра Львовна прибавляет: «Папа повеселел, статья («О значении русской революции») кончена, маленькая статья о Генри Джордже тоже».

23 сентября. Из письма Александры Львовны: «У нас все пока хорошо. Мама хотя медленно, но поправляется, стала даже приходить в залу часа на три, четыре. Мы все ожили, и жизнь налаживается опять по — прежнему».

21 октября. Из письма Александры Львовны: «У нас все хорошо. Немного отец хворал обычными желудочными болями, но теперь лучше. Маша с Колей (Мария Львовна с мужем) все у нас».

29 ноября. На днях узнали о тяжелой болезни Марии Львовны, а нынче получили известие о ее смерти.

Вот письмо Александры Львовны от 27 ноября: «Вчера ночью в половине первого Маша тихо скончалась после сильнейшего воспаления легких (крупозного). Жар семь дней не спускался ниже 40,1. Вчера сердце начало ослабевать, пульс бился все слабее, и конец. До последнего дня она была в сознании, т. е., хотя не могла говорить, узнавала нас и за три часа до смерти сказала Коле: «Умираю». Для папа потерян самый близкий человек на свете.

До свиданья, мне не хотелось, чтобы вы узнали это из газет».

К этому ужасному известию прибавить нечего…

7 декабря. Провел вчерашний день в Ясной. Там все подавлены горем. Л.H., увидав меня, сказал со слезами:

— Мы еще с вами не видались после нашего горя…

29 декабря. Из письма Софьи Андреевны: «У нас совсем не радостно; не говоря уже о горе — нашей потере — кончине Маши, в двух домах наших завелась такая инфлюэнца, что нет почти ни одного человека здорового. Сама я после поездки в Москву тотчас же захворала и, приехав, застала больным и Льва Николаевича. Ему стало было гораздо лучше, он вчера даже вышел на пятнадцать минут погулять. Но вечером наш доктор, Маковицкий, его слушал и сказал, что хрипы в легких прибавились, что силы у Л. Н. убывают и есть перебои. Всю ночь я не спала, прислушиваясь к кашлю Л.H., но он встал и теперь занимается, пишет.

В его годы все страшно и, говорят, всякий бронхит опасен».

20 января. На днях в московских газетах появилась перепечатанная из «Биржевых Ведомостей» телеграмма о серьезной болезни Л. Н. Я послал запрос в Ясную и получил от Александры Львовны ответ: «Все эти дни получаем запросы о здоровье отца, хотя он теперь почти совсем здоров: выходит, даже собирается уже ехать верхом».

6 февраля. Софья Андреевна еще осенью начала писать копию с большого этюда художника Похитонова и обещала подарить свою работу моей жене. Недавно мы получили эту картину, и жена написала Софье Андреевне, благодаря за подарок.

Вот выдержка из ответного письма Софьи Андреевны от 3 февраля: «Пейзаж этот — копия с Похитонова, который, чтобы сделать удовольствие Л.H., написал этот пригорок, на котором мальчики Толстые часто играли. Старший брат Л.H., Николай, на этой горке зарыл зеленую палочку, будто бы волшебную, а пригорок называл: «Фанфаронова гора». Все это рассказывал Л. Н. с большой нежностью, и Похитонов ему и написал эту самую Фанфаронову гору; а Л. Н. просил его на этом месте похоронить». (Л. Н. на этом месте и похоронен.)

26 апреля. Л. Н. старается излагать мысли для «Круга Чтения» возможно проще и понятнее. Он читает их с крестьянскими ребятами и заставляет их высказывать свои суждения. Это дело его очень увлекает. Л. Н. сказал нынче:

— Интеллигенция меня мало интересует. А в народе все более разрушается религиозный обман православного суеверия, но на его месте не остается ничего. И это ужасно!

Мы ехали со Л. Н. верхом. У «поручика» (так называют местные жители сторожку лесничего на перекрестке Киевского шоссе и дороги на станцию Засека) я почему-то спро — сил про Андрея Львовича (он служит у губернатора). Л. Н. сказал: