– Чопорной? – Ему вспомнился легкий налет меланхолии на лице девушки в тот вечер, когда она раздевалась у него на глазах. И это было очень заметно. Хотя куда больше Алекса занимало то, что постепенно открывалось его восхищенному взгляду.

Габриэлла пожала плечами:

– У нее есть несколько подруг, но она, как правило, предпочитает быть поодаль от всех. А что до Уэстхопа… По общему мнению, она, кажется, интересуется им куда меньше, чем он ею. Вы же знаете свет, мой дорогой. Они прозвали ее Венера Ускользающая из-за ее манеры танцевать с парой-тройкой воздыхателей за целый вечер да из-за ее явного стремления прятаться вместо того, чтобы болтать и кокетничать.

– Не очень оригинальное прозвище. – Хотя, если подумать, сегодня он видел дочку Хатауэя танцующей всего один раз. Все остальное время она предпочитала прятаться от блестящей толпы где-нибудь за колонной или растением в кадке. И исчезла совсем получасом раньше, хотя ее тетка в этом смешном тюрбане была у всех на виду. Довольно любопытное поведение для главной красавицы высшего света. – Слава – ничто, лишь имя пустое, – сказал он тихо.

– Что? – Габриэлла взглянула на него с недоумением.

– Это цитата, – пояснил он.

– Что?

– Цитата. Из книги. Прочел как-то раз, – ответил он с кривой усмешкой.

Его интеллектуальный изыск заслужил презрительный жест с ее стороны.

– Если хотите знать мое мнение, она странная. Она не кокетничает. Мне говорили, что она каждый день ездит кататься в парк на рассвете. Нет, чтобы делать это днем, как делают все светские люди. У меня складывается мнение, что она может оказаться ужасающе педантичной. Но по крайней мере она не лезет с нравоучениями, как истинный синий чулок.

– Опишите, что такое «синий чулок» в вашем понимании. – Он никогда не переставал удивляться мелочности суждений своих приятельниц.

– Это те, кто выставляет напоказ свои неженственные привычки.

– Например, любовь к литературе.

– Именно. Во всяком случае, ее манера держать дистанцию выглядит загадочно. Тем более что это вовсе не попытка заманивать каждого встречного мужчину, как у ее сверстниц. Притом что она весьма недурна собой, – ворчливо признала Габриэлла. – Можно сказать, что она вообще избегает общества, насколько это в ее силах. Мужчины не знают, чего от нее ждать, и, следовательно – поскольку мужчины крайне непоследовательны, – они ею очарованы.

– Мы предпочитаем роль охотника, а не преследуемой дичи, например, лисицы, которую обложили со всех сторон.

– Вот как? – Она сощурилась. – Вы охотитесь на эту неуловимую маленькую мисс?

Было ясно, что Габриэлла завидует, несмотря на наличие богатого и весьма снисходительного второго мужа. Алексу оставалось только гадать, сколько времени понадобится юным леди, выставленным на брачный рынок в поисках мужей, чтобы догадаться расходовать свои танцы крайне скупо в подражание очаровательной уловке леди Эмилии.

– Может быть, если бы к ней не прилагался ценник и церемония в соборе с перспективой всю жизнь быть привязанным к одной женщине. А так цена непомерная. Мне просто было любопытно. – Он учтиво подал ей руку. – Не пойти ли нам в дом? Подол вашего чудесного платья совсем промок.

Он ушел. И тут же вышел снова, порази его молния! Эмилия как раз успела выбраться из укрытия, где она сидела, неудобно скорчившись, под раскидистым, но очень мокрым тисом, и теперь пыталась придумать, как незамеченной вернуться в бальный зал. И вдруг лорд Александр появился снова, вышел через ту же дверь, куда увел любовницу! Она как вкопанная застыла у подножия лестницы, напуганная его внезапным появлением, надеясь все же, что он ее не заметит, если она останется стоять не шелохнувшись. Потом переменчивые облака разошлись, открывая луну, и он понял, что девушка стоит там, отчасти благодаря бледному цвету ее платья. Алекс остановился, высокий, элегантный в мерцающем свете луны, и его взгляд был прикован к Эмилии.

Через некоторое время он заговорил:

– Значит, вот куда вы скрылись, миледи?

Она пожала плечами, стараясь сохранить невозмутимый вид – ведь ее застали там, где она легко могла подслушать их разговор.

И она его слышала.

Разговор о ней самой, ни больше ни меньше. И, судя по его замечаниям, он за ней наблюдал. Видел, что она исчезла из бального зала. Но она и так это знала, потому что тоже наблюдала за ним.

– Разумеется, тут слишком сыро, и все равно лучше, чем внутри. Бывает ли что-нибудь хуже жаркого вечера в сочетании с дождем? Кажется, воздух можно видеть – в нем висит влага. – Она говорила безразличным тоном и стояла не двигаясь, словно приклеенная к каменным плитам дорожки, ведущей к лестнице. Зато сердце жарко билось в ее груди.

Вот уже второй раз она стоит, застыв в страхе перед человеком, которого даже не знает.

И она действительно подслушивала, что обычно находила достойным презрения. Подслушала весь их разговор, прячась под сучковатым деревом подобно горничной. Мало того – она видела, как леди Фонтейн трогает его в таком неприличном месте.

– Должно быть, мой инстинкт начинает меня подводить. – Несмотря на небрежность движений, его шаги вниз по ступеням наводили на мысль о вышедшей на охоту пантере. – Там, в Испании, я мог легко обнаружить врага, как бы он ни прятался. Мои люди часто говорили, что я чувствую француза по запаху. – Он шел вниз по широким каменным ступеням, которые все еще блестели после дождя. – Но ваши духи, – мягко добавил он, – кажутся мне куда приятнее. Скажите, леди Эмилия, отчего мокрый сад, а не толпа блестящих поклонников?