Обитатели передних скамей вели себя поразительно непринужденно — двое почти лежали на сиденье, чуть ли не положив ноги на стол. Одно место в первом ряду рядом с проходом от скамьи правительства оставалось свободным, и я не мог понять, почему его не занимал никто из стоящих в проходе. Неожиданно по залу пронесся какой-то шумок, и все взоры устремились ко входу в палату. Оттуда показалась полная старческая фигура, дрожащей походкой проковылявшая к этому единственно свободному в зале месту. Когда старец сел, я увидел его лицо и мгновенно узнал — это был Уинстон Черчилль — «самый великий из живущих ныне англичан», как его любили называть в прессе. С большим интересом я рассматривал человека, который в свое время призывал удушить Советскую власть в колыбели, но волею судьбы был вынужден стать нашим союзником во второй мировой войне.

Прения по внешней политике еще не начинались. Какой-то провинциальный парламентарий нудно говорил о бюджетных нуждах своего округа. Его никто не слушал. Большинство парламентариев не очень тихо переговаривались между собой, высказывая самые разные оценки предстоящим дебатам. Мой сосед, явно скучавший и не знавший, как убить время, вступил со мной в беседу. Говорил он с сильным ирландским акцентом.

— Откуда вы приехали?

— Я — канадец.

— Федеральный или провинциальный?

Я не стал скрывать, что не понимаю, о чем идет речь, и попросил объяснить, что, собственно, тот имеет в виду.

— Я спросил, какой парламент вы представляете — федеральный или какой-либо провинции?

Со вздохом сожаления я признался, что пока еще не вхожу ни в один парламент, и спросил, почему мне задан такой вопрос.

— Потому что вы сидите на скамье для членов парламента британских доминионов. Кстати, я из Северной Ирландии...

Дебаты по «Суэцкому кризису» открыл Антони Иден. Я часто видел его в кино и по телевидению. Внешний вид «самого красивого премьера» поразил меня: тот заметно осунулся, постарел, несмотря на накаленную обстановку в палате, говорил очень вяло. Видимо, он уже сам осознал, что стал политическим трупом.

Идеи пытался отражать атаки оппозиции, говорил, что никакого антиегипетского сговора между Англией, Францией и Израилем нет. Депутаты саркастически улыбались, шумели, подавали реплики. Дверь в политическую кухню страны была открыта, и я получал возможность заглянуть туда, а значит, лучше понять скрытые пружины английской политики и лучше предугадывать события в будущем...

Это был отнюдь не последний мой визит в английский парламент.

Как-то мне неожиданно позвонила мисс Пауэлл и возбужденным голосом предложила пойти на прием для членов лиги в палате общин. Я, конечно, с благодарностью принял приглашение.

Прием состоялся в погожий весенний день. Собралось около пятидесяти членов лиги. В основном это были, как всегда, австралийцы и новозеландцы. Их сопровождали в экскурсии по зданию видные члены парламента. Кто-то из них выступал в роли гида. Осмотр был очень интересным, гостей водили по таким уголкам парламента, куда обычных посетителей не пускают. Затем их угостили клубникой со сливками — в Англии это считается редкостным деликатесом, — и между парламентариями и членами лиги завязалась беседа.

В этот момент меня отыскал руководитель группы:

— Господин Лонсдейл, вы — единственный канадец в нашей группе, и я хотел бы познакомить вас с достопочтенным Беверли Бакстером. Он, как и вы, канадец. Однако поселился в Англии и стал теперь видным членом парламента.

До этого я никогда не слыхал о своем знаменитом «соотечественнике», тем не менее с готовностью согласился познакомиться с ним. Мы перешли на террасу. Был отлив, уровень воды в Темзе упал, и обнаружилось илистое дно, издававшее неприятный запах. Господа парламентарии, по-видимому, давно привыкли к нему и спокойно продолжали беседовать с членами лиги. Господин Бакстер любезно расспрашивал меня о житье-бытье в Канаде, планах на будущее. Особенно он интересовался, как идут дела в Британской Колумбии в связи со строительством там крупных гидроэлектростанций и заводов. Взамен он потчевал меня всевозможными занятными историями из своего богатого прошлого. Пожимая на прощание мою руку, полный доверия, он посоветовал:

— Может быть, и вы решите остаться здесь и заняться политикой? Желаю успеха.

ГЛАВА XXII

— Слушай, Гордон, — как-то обратился ко мне Том Поуп перед лекциями. — Что ты скажешь, если сегодня я приглашу тебя на «парти»?

— Скажу «отлично», если, конечно, ты приглашаешь только меня, а не бутылку виски вместе со мной.

— Ну, этого можешь не опасаться, — несколько загадочно усмехнулся Поуп. — С виски все будет в порядке. Я думаю собрать всех ребят.

— Во сколько?

— Восемь вечера.

— Идет.

— Захвати с собой фотоаппарат. Сделаешь нам снимки на память.

Я видел, как в перерыве между лекциями Поуп старательно обошел всех студентов и некоторых преподавателей, приглашая каждого на «парти» — своеобразный мальчишник.

Канадец жил на широкую ногу и снимал шикарную квартиру в популярном среди дипломатов районе к северу от Кенсингтонского дворца на улице Порчестер террас. Квартира занимала часть первого этажа особняка с садом. Основной ее достопримечательностью был красивый полукруглый зал, выходивший в сад. Он был обставлен белой с золотом старинной мебелью. Белой с золотом была и лепка на потолке и стенах. Щедрые хозяева, получая не менее щедрую арендную плату, оставили Тому концертный «Бехштейн», выдержанный в тех же бело-золотых тонах. Для такой большой комнаты было, как это принято на Западе, сравнительно немного мебели, и это создавало впечатление еще большего простора.