— Не вините в моем ранении врага, это наказание послано мне свыше… Вчера я взобрался вон на тот холм и в мою душу прокралась самонадеянность. Глядя на свое огромное войско, на раскинувшиеся внизу шатры, на своих отважных парней, я хвастливо подумал: «О, Аллах, есть ли на свете царь, кто мог бы противостоять мне?!» Вот за это и поплатился.

Вся туркменская литература, все ее памятники и дестаны — это отражение национального характера с его четким представлением о достоинствах и недостатках человеческой натуры. Всем своим существом туркмены отвергают спесь, тщеславие, гордыню, веками клеймят их в своих сказаниях и притчах.

Если бы деньги, золото, богатство были в цене у туркмен, наверняка, в их безбрежном духовном наследии был бы выведен образ преуспевающего богача. Но наши мудрые предки с осуждением и презрением смотрели на таких, как старший брат Гёроглы Генджим бек. А сам Гёроглы остался в памяти народной не потому, что был богат. На своем Гырате он влетел в народную душу и остался в ней благодаря своему величайшему гуманизму и бесстрашию.

Нация, как и человек, имеет плоть, сердце и разум. Ее плоть — национальная культура, ее сердце — язык и музыка, ее разум — сознание и философия народа.

Туркмены в течение многих веков сумели сохранить чистоту языка, звучание музыки, самобытность праздников. За всем этим стоит выразившаяся в своей самодостаточной красоте национальная гордость. Именно поэтому мы сегодня имеем доступ к духовной сокровищнице почти тысячелетней давности. Читая произведения Ходжа Ахмета Ясави, Юнуса Эмре, Навои, Несими, Физули или же эпос «Горкут ата «, мы понимаем их как самих себя, черпаем в них мысли и переживания, созвучные нашим собственным.

Мы должны позаботиться и о чистоте нашего языка, ибо сохранность языка обеспечивает неразрывную связь поколений, продлевает жизнь нации. В советские годы наш язык пытались обогатить «введением» в него совершенно чужеродных слов. Независимость избавила наш язык от всего наносного, высвободила из узких рамок, наш язык стал обретать сочность, богатство, красоту и чувственность.

Конечно, существуют какие-то международные термины, от этого никуда не деться. Но если есть возможность найти аналогичное слово в туркменском языке, необходимо использовать его, отказавшись от чуждых нашему языку стереотипов.

Мы и впредь должны заботиться об этом. Чистота и здравие языка свидетельствуют о четкости и здравии мысли. Когда ширится простор для работы мысли нации, обогащается и ее язык.

Если бы у туркмен не было богатого и сочного языка, разве создали бы они литературные шедевры, пережившие века! Вообще, литература туркмен — живая, крылатая литература, она — продолжение самой их жизни, ее непосредственный соучастник. Песнями, дестанами она постоянно звучит в душе туркмена, органично продолжаясь в музыке, национальных мелодиях.

Музыка туркмен — сама душа нации, венец ее духовного содержания. Она глубоко философична и потому так серьезна по смыслу. Чистота звуков, самобытность туркменской мелодии давно признаны во всем мире. Это особая органика восприятия мира, его художественного переживания. Чарующие звуки дутара уводят вглубь веков, где таятся корни творческого таланта нации. В музыке, как и в искусстве слова, наиболее полно проявился духовный гений туркмен, восславивший добро и красоту жизни.

У мудреца спросили:

— Откуда начинается мир?

— С твоих двух глаз, — ответствовал мудрец.

Пусть мои глаза видят только хорошее! Потому что дурное само себя покажет…

Господь дал глаза всему сущему на земле. Обязанность глаз — видеть, но вот что они видят и как — самая глубокая философия жизни.

Кто-то, глядя на молоко, видит кровь, а кто-то, видя кровь, принимает ее за молоко…

Для кого-то огонь — исток мирозданья, для другого — конец света…

Одно бесспорно: на этот мир, на жизнь, на людей надо смотреть глазами Бога. Однако никто и никогда не видел самого Бога, не постиг его умом, а потому на все надо смотреть глазами совести, которую Господь послал человеку.

Туркмен не станет просто так говорить о человеке плохо. Он скажет: «Если у него есть недостатки, значит, есть и достоинства. Или скажет: „Человек — творение Божье, он, на худой конец, может быть таким, как я или ты“.

У Мялика ша спросили:

— Ты приветлив, как душа человека. Никто никогда не видел, чтобы ты сердился, хмурил брови, все уходят от тебя довольными и Богом, и тобой. Как тебе удается быть таким хорошим?

На что Мялик ша ответил:

— Если люди слышат то, о чем я говорю шепотом, какая необходимость надрывать глотку? Человек, приходя ко мне, и так дрожит от страха, потому что знает: если соврет, я могу снести ему голову, а коли разговор заладится, могу облагодетельствовать. Прежде чем отважиться придти ко мне, люди молят Аллаха, просят задобрить меня. Они идут ко мне, веря, что я посланник Бога на земле. Разве могу я допустить, чтобы потом они говорили, что посланник Бога — плохой человек?

Характерной особенностью национального духа туркмен является их взгляд на религию. Во все времена, когда отношение к религии менялось в зависимости от политического климата на дворе, туркмены хранили преданность избранной вере. Причины этого кроются во внутренней культуре туркмен, светскости чистых по натуре людей. Превыше всего они ставили подлинную жизнь со всеми ее противоречиями и закономерностями. И даже ислам они восприняли своеобразно, хотя и со всей душой. Не нарушая и не искажая главных принципов ислама, туркмены вместе с тем не отказались и от своих предыдущих, доисламских верований и традиций. Это продлило жизнь туркмен как нации, ибо обеспечило неизменность и сохранность ее стержня.