Шрифт:
Эгмонт.Видишь ли, Клэрхен! Погоди, я сяду. (Садится, она устраивается у его ног на скамеечке, кладет руки ему на колени, не сводя с него глаз.)Тот Эгмонт угрюмый, чопорный, холодный. Он обязан всегда держать себя в руках, надевать то одну, то другую личину; он запутался в тенетах, измученный, непонятый, хотя люди считают его веселым и жизнерадостным. Эгмонт любим народом, который сам не знает, чего хочет; его чтит и превозносит толпа, которую нельзя обуздать, он окружен друзьями, советам которых не вправе следовать. За ним неотступно наблюдают многие; они стремятся во всем подражать ему, иной раз бесцельно, чаще безуспешно, — о, я не хочу говорить, как тяжко ему приходится и что у него на сердце. Но есть и другой Эгмонт, Клэрхен, спокойный, прямодушный, счастливый, его любит и знает самое доброе в мире сердце; оно ему открыто, и он с великой любовью и доверием прижимает его к своему. (Обнимает ее.)Это твойЭгмонт!
Клэрхен.О, я хочу умереть в этот миг! Большего счастья мне уже не знать на земле.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
УЛИЦА
Иеттер. Плотник.
Иеттер.Эй! Постой! На одно слово, сосед!
Плотник.Иди своей дорогой и не ори.
Иеттер.Одно словечко! Что нового?
Плотник.Ничего, разве только, что нам запрещено говорить о новом.
Иеттер.Как?
Плотник.Подойдите поближе к дому и будьте осторожны. Герцог Альба не успел приехать, как уже издал приказ: если двое или трое встретились на улице и затеяли разговор, объявлять их, без суда и следствия, государственными преступниками.
Иеттер.Беда! Беда!
Плотник.Под страхом пожизненной каторги запрещается обсуждать государственные дела.
Иеттер.А куда подевалась наша свобода?
Плотник.За поношение правительства — смертная казнь.
Иеттер.Злосчастные наши головы!
Плотник.Отцы, матери, дети, родня, друзья и слуги, все без исключения, обязаны доносить, за донос положена награда, — ныне учрежденному чрезвычайному суду о том, что творится в доме.
Иеттер.Пойдем-ка отсюда.
Плотник.Послушные-де не потерпят урона ни в чести своей, ни в животе, ни в имуществе.
Иеттер.Вот милостивцы нашлись! Недаром у меня сердце ныло, когда герцог держал свой въезд в город. И с той минуты все небо для меня словно траурным флером затянуто и нависло так низко, что я хожу согнувшись, боюсь башку расшибить.
Плотник.А каковы тебе его солдаты показались? Я таких вояк отродясь не видывал!
Иеттер.Тьфу! Сердце замирает, когда они маршируют по нашим улицам. Прямые, точно свечи, взгляд неподвижный, шагают как на шарнирах. Ежели один такой на часах стоит, а ты мимо идешь, он на тебя уставится, словно глазами просверлить хочет, а вид у этого малого до того мрачный и суровый, что тебе волей-неволей на каждом углу палач мерещится. Не по душе они мне. Вот наша милиция — веселые были ребята, что им заблагорассудится, то и делают, на посту стоят — шляпа набекрень, ноги растопырены, сами жили и другим жить давали, а эти — машины, в которых черта засадили.
Плотник.Когда такой крикнет «стой!» и прицелится, пожалуй, на ногах не устоишь.
Иеттер.Я бы на месте умер.
Плотник.Пойдем-ка домой.
Иеттер.Плохо наше дело. Прощай!
Подходит Зоост.
Зоост.Друзья! Товарищи!
Плотник.Тихо! Нам пора по домам!
Зоост.Слыхали?
Иеттер.Много чего слыхали.
Зоост.Правительница уехала.
Иеттер.Господи, смилуйся над нами!
Плотник.Она-то еще за нас стояла.
Зоост.Взяла да вдруг и уехала втихомолку. Не сумела с герцогом поладить. Дворянству, правда, велела передать, что воротится. Да никто не верит.
Плотник.Господи, прости дворянам, что они и от этого кнута нас не избавили. А могли бы. Пропали теперь наши вольности.
Иеттер.Ради бога, молчи ты о вольностях. Я носом чую, что наутро будут казни: солнце не выходит из-за туч, туман смердит.
Зоост.Оранского тоже как ветром сдуло!
Плотник.Все, значит, нас оставили!
Зоост.Граф Эгмонт еще здесь.
Иеттер.Слава богу! Святители да сподобят его постоять за нас. Он один еще может что-то сделать.
Появляется Фансен.
Фансен.Наконец-то хоть двоих нашел, которые еще не забились в свои норы.
Иеттер.Сделай одолжение, проваливай!