Тут он нечаянно лизнул длинную красную рыбу, лежавшую на овальном блюде в середине стола. Вкус ему понравился.

— Что за дрянь такая? — спросил он соседа, деликатно хрустевшего стручком сельдерея.

— Атлантический лосось, — ответил тот и застыл в омерзении, когда Билли-Боб сунул одну рыбину в рот, а другую — в ширинку шортов.

Не буду далее описывать кормежку оболтуса — я слишком утончен для этого.

— Ну дяденька, ну пожалуйста, опиши!

— Нет, милые человечки, хотя я in loco parentis, [190] я все-таки не loco! [191]

Где-то через час балда насытился. Он вытер все двенадцать пальцев о шорты и осоловело осмотрелся. Зал был полон народу. Элегантные выпускники и выпускницы обменивались школьными воспоминаниями, держа в руках бокалы с белым вином или минеральной водой. Вокруг то и дело раздавались буржуазные реплики.

— Бренда рассталась с ним после того, как превзошла его в духовном развитии.

— А рядом чудесный парк, где по утрам можно заниматься тай-чи.

— Я стригусь у Джоржио, хотя он очень эмоциональный.

— Вложи проценты в фирму по разработке компьютерных программ, а потом спиши их с налогов.

— «Тойота-Секвойя» машина все-таки более солидная.

— Когда мы в первый раз отвели Джимми в ясли, с ним случился припадок, но теперь он обожает туда ходить.

— Мне кажется, они у нее искусственные.

— Ты не поверишь, кого я только что видел! Помнишь этого дурака Долтона?

Толстопуз слонялся по залу и слушал счастливые разговоры. Он испытывал щемящее чувство одиночества, а также острую потребность смочить чем-то холодным иссушенную лососем глотку.

— Где здесь дают пиво? — рыгал он каждому встречному, но одноклассники лишь шарахались от него в надветренную сторону.

— Мы с Демулькой тоже любим пиво!

— А я люблю вино, потому что я девочка.

Наконец кто-то показал Билли-Бобу на холодильник, стоявший на другом конце зала. Подкатившись туда, жадюга схватил пригоршню банок «Будвейзера», сел в углу и принялся лакать их содержимое.

Следует сказать, что организаторы позаботились не только о еде, но и о музыкальном оформлении праздника. Ровно в восемь на сцену вышел струнный квартет городской ассоциации баптистов.

Раздались аплодисменты. Баптисты ударили в смычки. В зале зазвучали хиты школьной юности собравшихся типа «With a View to a Kill» [192] и «Dude Looks Like a Lady», [193] которые квартет исполнял в мягкой, неназойливой манере.

Начались танцы. Дамы и господа плясали, как республиканцы, то есть не двигая туловищами, но слегка переступая с ноги на ногу и производя пассы руками. Впрочем, мы уже знаем, что Билли-Боб обожал музыку heavy metal [194] и никакой другой не признавал, поэтому струнные баптистские мелодии оставили его равнодушным. Для балбеса что ламбада, что баллада!

— А мы с Демулькой слушаем Мэрилина Мэнсона.

— А я люблю «Ин Синк».

— Гильотка-идиотка! Гильотка-идиотка!

— Я папе на вас скажу, и он вас в крыс превратит!

— Молчать, человечки!

Толстяк угрюмо смотрел на веселящихся одноклассников, опоражнивая банку за банкой, и утешал себя мыслью, что эти диетики в зад ему не годятся.

Но вот кончилась последняя банка. Билли-Боб с трудом поднялся на ноги и принялся вертеть головой, пытаясь найти Эшли в праздничной толпе. Баптисты заиграли «Shake Your Booty», [195] причем как-то особенно сладостно. И тут сквозь сентиментальный музыкальный фон оболтус уловил звук знакомого звонкого голоса, которого не слышал со времен президентства папы бушского.

У дверей зала, где было потише, стояла стайка женщин. Среди них смеялась и щебетала первая билли-бобовская любовь, такая же блондинистая, крутогрудая и длинноногая, как десять лет назад.

Балда нацелил на стайку пуп и затопал туда. Когда он подошел к Эшли, она рассказывала подругам о детях и об успехах мужа-адвоката, того самого Тима, который когда-то бил Билли-Боба.

— В прошлом году мы провели отпуск на Бермудских островах, а в этом году едем на Багамы, — весело сказала молодая матрона и отпила глоток из бокала с минеральной водой, в которой плавал ломтик лайма.

Оболтус смутно представлял себе, что Бермуда — это курорт на Тихом океане, а Багамы находятся где-то в Африке. Но не это его занимало.

Он ткнул женщин брюхом, сбив некоторых из них с толку, если не с ног, и плотоядно ощерился:

— Пончик, привет!

Ошарашенные экс-школьницы онемели. Билли-Бобу только этого и надо было.

— Эй, красухи, как дела? Вы не замечали, что у нас в городе все больше мокроспинников? Скоро здесь никто не будет говорить по-американски. Захожу я вчера в «Хутерс», а там половина народу сидит в сомбреро. Как инвалид здоровья я протестую! Проклятые мексиканцы отнимают у нас, коренных арканзасцев, работу.