— Он похож на репинского протодьякона из Чугуева, — шепнул Марин Лохвицкой и показал глазами на дородного священнослужителя.

Лохвицкая с трудом сдержала улыбку и приложила палец к губам.

— А–а–на–фема… — Опущенная свеча затрещала и погасла. По собору пронесся вздох. — Не принимает господь наших проклятий, не принимает, — услышал Марин всеобщий ропот.

Врангель повернулся, конвойцы бросились вперед и образовали неширокий коридор. Врангель двинулся по этому коридору, отвечая на приветствия, улыбаясь направо и налево. Его сопровождали молодой генерал в простой гимнастерке и старик в сюртуке при галстуке. Марин узнал «наштаглава» Шатилова и премьера правительства Кривошеина. Но вот Врангель заметил Климовича, дружески кивнул ему, приглашая следовать за собой. На паперти Врангель остановился, прицепил кинжал. Офицеры крестились и надевали фуражки.

— Ваше превосходительство, — подошел к нему Климович, — сердечно рад представить вам, — он пропустил вперед Лохвицкую и Марина.

Врангель был высок, широкоплеч, с узкой талией и слегка кривыми ногами прирожденного кавалериста. Парадная белая черкеска с серебряными газырями и кинжалом на поясе подчеркивала моложавость главнокомандующего, на шее у него висел боевой крест Владимира с мечами, над газырями — белый офицерский Георгий четвертого класса. Врангель протянул руку Лохвицкой:

— Очень рад, сударыня. Вы целы, невредимы и, как всегда, прекрасны.

— Благодарю, ваше превосходительство, — улыбнулась Лохвицкая. — Господин Крупенский — мой спаситель. — Она отступила на шаг.

Врангель несколько мгновений пристально вглядывался в лицо Марина, взгляд у правителя был цепкий, острый, но было в нем и нечто такое, что Марин поначалу не уловил. Он очень волновался и ждал, что вот сейчас Врангель заговорит и первыми его словами будут «конвой, арестовать».

— Как поживает Александр Петрович? — вдруг спросил Врангель.

И Марин сразу же заметил то, что поначалу от него ускользнуло: в глазах Врангеля — слегка навыкате, «волчьих», как говорили в его окружении, — была самая обыкновенная доброжелательность.

— Отец умер на пути к Новороссийску, — глухо сказал Марин. — Я оставил гроб с его телом у причала, ваше превосходительство.

— Какой ужас! — искренне покачал головой Врангель. — Ваш батюшка тогда, в Кишиневе, так радушно принимал нас, был так гостеприимен, царствие ему небесное… — он перекрестился.

Все перекрестились вслед за ним. Марин бросил взгляд на Климовича и почувствовал, что у генерала явно отлегло от сердца.

— А я–то думал, что мы с вами знакомы, — улыбнулся Врангель. — У Александра Петровича три сына, не ошибаюсь?

— Я четвертый, — сказал Марин. — К сожалению, в 16–м году мы с вами разминулись, ваше превосходительство. Я был в Петербурге. Мы помогали военным организовывать в контрразведке специальную службу.

— Что это такое?

— Развертывание агентурной сети в посольствах, фотографирование документов, кодов, шифров, служба перлюстрации.

Врангель с интересом посмотрел на Марина. Было видно, что новый помощник Климовича ему понравился.

— Прошу в мой автомобиль, господа, — пригласил Врангель.

У него был большой «роллс–ройс». Кривошеин, Шатилов и Климович поехали в изрядно потертом «даймлере». Позади скакал конвой.

«Итак, — думал Марин, покачиваясь рядом с Лохвицкой на заднем сиденье, — это не проверка, это просто недоразумение, на которое очень рассчитывал мой покойный друг. Он надеялся, что я растеряюсь, а я не растерялся. Ай да мы… — Марин представил себе строгое лицо Менжинского и рядом насмешливые глаза Артузова. «Ай да мы? — с недоумением повторил Менжинский. — Артур Христианович, зачем мы послали этого самонадеянного человека? — Артузов молча пожал плечами. — Он думает, что оседлал самого бога», — насмешливо продолжал Менжинский. «Нет, не оседлал. Наивно! Проверки еще только предстоят, — кивнул Артузов. — Их будет много, готовься к ним, Сережа. На лаврах почивать еще не время». Лавры — «опосля», как говорит наша уборщица, тетя Даша».

— Как вы находите Севастополь? — услышал он голос Лохвицкой. Она дотронулась до его руки и ждала ответа.

— Кинематографы работают, — улыбнулся Марин. — Магазины — тоже. Люди хорошо одеты и веселы. Знаете, все это нужно распространить на остальную Россию. — Он помолчал и добавил: — Я видел этюд Константина Коровина: севастопольская улица, уходящая по диагонали вдоль холста. Распустились деревья, синеет небо, на балконе двое, разговаривают о чем–то. Внизу медленно цокает экипаж. Знаете, у того Севастополя, на этюде, было будущее.

— А у этого? — помедлив, спросила она.

Он не ответил. Навстречу кортежу с ужасающим грохотом двигались два танка. Внезапно передний закрутился на одном месте и замер, перегородив путь. У него сползла гусеница. Остановились. Врангель вышел из автомобиля, ладонью постучал по броне танка. Над люком появился офицер в кожаной куртке и доложил:

— Ваше превосходительство, мы направляемся из ремонта на фронт.

— А это почему? — Врангель ткнул в распластавшуюся на булыге гусеницу.