Кстати, американцы отказались обратиться к русским за разведданными по Ближнему Востоку. Госдепартамент сообщил нам новость: Ближний Восток является «сферой постоянной напряженности между Востоком и Западом» и такая просьба не представляется возможной. Американцы не хотят показать русским, что ЦРУ не может самостоятельно раздобыть необходимую информацию. И несмотря ни на что, Давид, вы правильно сделали, что попытались раздобыть ее сами.

А теперь — вот. — Телл протянул Кабакову телеграмму из штаб-квартиры МОССАДа. — Эта информация передана для вас также и в Нью-Йорк.

В телеграмме сообщалось, что Мухаммада Фазиля видели в Бейруте на следующий день после кабаковского рейда. На щеке у него была рана, весьма похожая на ту, что описал Мустафа Фаузи, первый помощник капитана «Летиции».

— Мухаммад Фазиль, — тихо сказал посол. — Самый страшный из всех.

— Я никуда не…

— Подождите, не торопитесь, Давид. Я хочу, чтобы сейчас вы были со мной совершенно откровенны. Скажите, по вашему мнению, есть ли в МОССАДе или еще где-нибудь человек, который располагает более обширной информацией и мог бы справиться с этим делом лучше, чем вы сами?

— Нет, сэр.

Кабакову очень хотелось сказать, что, если бы он не захватил эту пленку в Бейруте, не допросил Фаузи, не обыскал каюту на «Летиции» и не просмотрел судовой журнал, если бы не застал Музи врасплох, никто ничего не знал бы вообще. Но он сказал только: «Нет, сэр».

— Мы тоже пришли к согласию по этому вопросу. — На столе у Телла зазвонил телефон. — Да? Через пять минут? Отлично. — Посол снова обратился к Кабакову: — Майор, будьте любезны явиться в конференц-зал на втором этаже. И может быть, вам стоит поправить галстук.

Воротник сорочки резал Кабакову шею. Ощущение было такое, будто его душат. Он задержался перед дверью конференц-зала, чтобы взять себя в руки. Возможно, ему предстоит встреча с военным атташе, который зачитает ему приказ об отправке в Израиль. И он, Кабаков, ничего не добьется ни криком, ни руганью. Что же все-таки имел в виду Телл? О каком «согласии» он говорил? Ну что ж, если придется возвращаться в Израиль, честное слово, он туда вернется. И партизаны в Сирии и Ливане будут молить Бога, а может, дьявола, чтобы он снова отправился в Штаты.

Кабаков отворил дверь. Худощавый человек обернулся к нему от окна.

— Входите, майор Кабаков, — сказал министр иностранных дел Израиля.

Через пятнадцать минут Кабаков снова стоял в коридоре, тщетно пытаясь скрыть улыбку. Посольская машина доставила его в аэропорт. Он подошел к стойке компании «Эль-Аль» в аэропорту Кеннеди за двадцать минут до отлета регулярного рейса 601 Нью-Йорк — Тель-Авив. Маргарет Лидз Финч, корреспондентка «Нью-Йорк таймс», крутилась около стойки. Она засыпала его вопросами, пока он сдавал чемодан и проходил через металлоискатель. Он отвечал вежливо, но односложно. Она бежала за ним до выхода из накопителя, размахивая репортерским удостоверением, и дальше, по рукаву — до самой двери самолета, где ее вежливо, но твердо остановили сотрудники службы безопасности «Эль-Аль».

Кабаков проследовал через салон первого, потом туристического класса, в конец — к буфетной, куда как раз загружали контейнеры с горячим обедом. Улыбнувшись стюардессе, он шагнул через раскрытую дверь на подъемную платформу грузовичка, доставлявшего к самолету продукты, платформа пошла вниз, и грузовичок вернулся в гараж. Кабаков вылез и сел в машину, где его уже ждали Корли и Мошевский.

Официально Кабаков был отозван из Соединенных Штатов. Неофициально он туда вернулся.

Теперь следовало быть максимально осторожным. Если он совершит ошибку, Израилю придется довольно туго. Интересно, думал Кабаков, о чем они там говорили, на завтраке в посольстве, — министр иностранных дел Израиля и госсекретарь США? Разумеется, ему никогда не узнать деталей. Но ведь ясно, что беседа длилась довольно долго. Инструкции, которые он получил, ничем не отличались от прежних: остановить арабов. Его группу отозвали — кроме Мошевского. Кабаков должен был сотрудничать с американцами как советник «ex officio». [37] Он был уверен, что последняя часть инструкций не обсуждалась за завтраком: если будет необходимо не только советовать, но и действовать, он должен позаботиться о том, чтобы не было недружелюбных свидетелей.

По дороге к Манхэттену в машине царило напряженное молчание.

В конце концов его нарушил Корли:

— Мне жаль, что так получилось, старина.

— Я вам не старина, старина, — спокойно ответил Кабаков.

— Таможенники видели этот кусок взрывчатки и устроили вопеж: им во что бы то ни стало надо было, чтобы мы допросили всю эту чертову команду. Пришлось устроить допрос. И арестовать Фаузи.

— Да ладно, Корли. Я ведь здесь для того, чтобы помочь вам, старина. Лучше взгляните на это. — И Кабаков протянул ему одну из фотографий, которые он получил в лаборатории посольства. Еще сырую.

— Кто это?

— Мухаммад Фазиль. Вот досье, почитайте.

Корли присвистнул:

— Мюнхен! Почему вы так уверены, что это именно он? Экипаж «Летиции» не захочет его опознать. Им это настоятельно посоветовали, уж будьте уверены.

— А им и не надо его опознавать. Вы дальше почитайте. Он был в Бейруте на следующий день после нашего рейда. Надо было захватить его вместе с другими, но мы не ожидали, что он тоже там. На щеке у него — шрам от пули. У ливанца на сухогрузе тоже был такой шрам. Фаузи сказал.