— Вполне. Я давно ждал этих слов.

Приятели скрепили свой договор сердечным рукопожатием. Недавняя неприязнь, взаимные обиды и претензии отступили на второй план.

Милиция вывела из опустевшего наполовину зала обвиняемого. Он шёл, спотыкаясь, как слепой, ничего не видя перед собой, и его безучастный взгляд не остановился даже на рыдавшей в коридоре жене. По выражению лиц обоих конвоирующих его милиционеров нетрудно было догадаться, как много бы сейчас они дали, чтобы только не находиться в этом здании и не выступать — пусть даже и косвенно — в роли тюремщиков осуждённого.

Тайна старой фотографии

— Ну, Янушек, наконец-то мы довели дело Баумфогеля до благополучного конца, — произнёс, широко улыбаясь, полковник Немирох, приветствуя Качановского на следующий день после окончания процесса. — Мне говорили, что меценас Рушиньский произнёс великолепную речь и добился того, что этот тип отделался всего лишь десятью годами.

— Десять лет лишения свободы, которые фактически обёрнутая пожизненным заключением!

— Просто замечательно!

— Я бы этого не сказал.

— Почему?

— Осуждён невинный человек. Теперь я в этом больше чем уверен.

— Ведь ты же сам вёл расследование: организовывал экспертизы, устраивал очные ставки…

— Всё, что я делал, не стоит и выеденного яйца.

— Извини, но я тебя не узнаю.

— Я сам себя не узнаю. Мне стыдно смотреть на себя в зеркало. Заморочил себе голову результатами экспертизы, заранее исходя из того, что этот Врублевский обязательно должен быть прохвостом Рихардом Баумфогелем. Под этим углом зрения выстраивал всё расследование — и в итоге упрятал невинного человека за решётку на десять лет.

— Ты сомневаешься в компетентности экспертов, приславших нам заключения?

— В том-то и трагедия, что не сомневаюсь. Наша ошибка! заключается в другом.

— В чём же?

— Вот это я и хочу выяснить.

— Что думает об этом пан прокурор?

— Мы ещё не говорили с ним на эту тему. Но у него тоже возникли сомнения.

— Какой петух тебя клюнул в одно место? Ты располагаешь новыми данными?

— Мне достаточно было видеть заплаканное лицо этого человека в момент вынесения приговора. У меня оно до сих пор перед глазами. Его слёзы; хотя он не плакал, — это, поверь, не поза, не игра. Охрана выводила его из зала под руки, как слепого, потому что он ничего не видел: натыкался на стены, на людей… Страшное зрелище. Передо мной прошли сотни подсудимых, я наблюдал за ними, когда им выносили приговоры, иногда даже смертные, но на их лицах всегда были написаны только отчаяние, страх и ненависть. А его лицо— мне сложно это выразить словами — отразило боль, неподдельное изумление несправедливо осуждённого человека, твёрдо верившего в правый суд.

— Твоё личное мнение ничего не доказывает.

— Знаю, но я постараюсь найти доказательства.

— Не забывай, что следствие закончено, и у нас нет веских причин его возобновлять.

— Мы на это и не рассчитываем. Но ты ведь не можешь мне запретить заниматься нашим частным расследованием в нерабочее время.

— Ты, похоже, спятил. Я-то уж обрадовался, что теперь тебе ничто не помешает основательно заняться делом «кровавого Мачея» и его банды.

— Не беспокойся, никуда оно от меня не денется, Ты, видимо, пропустил мимо ушей, что я собираюсь вести не своё частное расследование с целью доказать невиновность Станислава Врублевского, а — наше расследование.

— Что значит «наше»?

— Ко мне присоединяется меценас Рушиньский.

— Вы договорились действовать сообща?

— Чему ты удивляешься? Он замечательный адвокат и много раз, как тебе известно, оказывал нам поистине неоценимые услуги. Убеждён, что вдвоём мы разгрызём этот орешек и вытащим из тюрьмы невинного человека.

— Ты и Рушиньский — в роли компаньонов. Уж не ослышался ли я?

— Нельзя смириться с тем, чтобы Врублевский отбывал наказание за чужие грехи, в том числе и за мои. Только бы из-за судебной ошибки ему не пришла в голову мысль о самоубийстве.

— Частное расследование… А как к этому отнесутся заинтересованные власти? Прокуратура уж точно не погладит нас по головке за избыток рвения. Если у Рушиньского появились сомнения, пусть требует кассации приговора.

— Она ничего не даст — во всяком случае до тех пор, пока не будет развеяно обманчивое впечатление, что приговор основан на незыблемых, бесспорных фактах. Нам надо показать, чего эти факты стоят на самом деле. Не бойся, мы не собираемся выходить за рамки дозволенного. Я вообще мог бы тебе ни о чём не говорить. В конце концов это моё дело, чем мне заниматься в свободное время. Обещаю, что никого в аппарате не буду отрывать от работы и ни разу не воспользуюсь нашими служебными телефонами. Все расходы беру на себя. Если придётся куда-то поехать, возьму свободные дни в счёт отпуска. Рушиньский тоже не будет к тебе приставать с просьбами и требованиями.

— Вы оба, по-моему, сошли с ума — и ты, и твой адвокат.

— Мы не допустим, чтобы восторжествовала несправедливость.

— Делайте как знаете. И если вы меня убедите в своей правоте, я постараюсь облегчить вам задачу. Будет нужна помощь— постараюсь и это устроить, но при одном условии: ваше частное расследование не должно мешать твоей нормальной работе.

— Об этом мог бы и не говорить. Не беспокойся, работа не пострадает. Большое спасибо, пан полковник, — Качановский щёлкнул каблуками и вытянулся по стойке смирно. — Немедленно принимаюсь за дело «кровавого Мачея».