– Мне не нужна твоя благодарность, дорогая. Единственное, чего я желаю, – это твоего счастья. Как это осуществится, не знаю и не уверена, что осуществится вообще, однако я сделала все, что могла. И искренне надеюсь, что больше мы не будем возвращаться к этой теме.

Счастье… Оно пришло и ушло. Казалось, настали спокойные времена и все вокруг стало таким прекрасным, как вдруг очередное потрясение напомнило о том, что людям, подобным ей и Чарлзу, не суждено обрести счастье навеки…

Чарлз приезжал в Элшем на уикэнд. Стояла весна, и для раннего апреля было очень тепло. Чарлзу не хотелось оставаться в Лондоне, даже несмотря на то, что окна его дома выходили в парк.

Наступил понедельник. Перед отъездом в Лондон Чарлз, позавтракав, удовлетворенно откинулся на спинку стула, когда Кэтрин как бы случайно положила перед ним развернутую «Таймс». Он бросил взгляд на заголовок.

Речь в статье шла отнюдь не об убийстве, хотя статья называлась «Парнелл и убийства в Феникс-Парке». Ему показалось, будто Кэтрин, бегло прочтя статью, как-то украдкой взглянула на него, словно обвиняя его в том, что он замешан в этих злодеяниях. В распоряжении «Таймс» имелось одно письмо, подписанное «Ч.С.Парнелл» таким знакомым Кэтрин почерком. А содержание письма было ужасно.

15 мая 1882 г.

Уважаемый сэр.

Я не удивлен гневом Вашего друга, но Вам с ним следовало бы знать, что осуждение этих убийств будет только откровенным действием с нашей стороны. Лучшая для нас политика – сделать все четко и быстро. Однако должен передать Вам и всем остальным, кто имеет к этому отношение, что, хотя я и сожалею о гибели лорда Ф. Кавендиша, при этом не могу не признаться, что Берк добился не более того, что заслужил. Вы совершенно свободно можете показать ему это письмо, равно как и другим, кому доверяете, но пусть мой адрес пока будет неизвестен. Он может написать на адрес парламента.

Искренне Ваш

Ч.С. Парнелл

Кэтрин взглянула в лицо ничего не подозревающего человека, сидящего напротив. Быстро сложив газету, она подлила ему кофе.

– Дорогой, доешь, пожалуйста, ветчину и яйца. А то Эллен очень расстроится.

– Эллен, наверное, принимает меня по меньшей мере за двух человек. А что в утренней газете?

– Хочешь мармелада к тостам? Нет? Тогда хотя бы допей кофе.

– Кэт, дорогая, я наелся. Что ты там прячешь от меня в газете?

Кэтрин неохотно протянула газету Чарлзу. Она наблюдала, как внимательно он читает статью. Его лицо при этом оставалось совершенно бесстрастным.

Прочитав, он спокойно проговорил:

– Надеюсь, ты не стала бы прятать лицо от стыда, даже окажись я настолько глуп, чтобы написать такое?

– Выходит, кто-то состряпал это письмо, подделав твою подпись? Кто же осмелился так гнусно поступить?

– О, врагов у меня очень много! И я не сомневаюсь, что кто-нибудь из них обладает такой незаурядной способностью подделывать чужие подписи.

– Но почему ты так спокоен?! Ведь это причинит тебе огромный вред!

Он нежно поцеловал ее.

– Кто же поверит этой чепухе? Никто пока еще не выжил из ума.

– Но это же «Таймс»!

– Дорогая, то, что это «Таймс», не делает ее Библией. Да и какой ирландец поверит напечатанному в английской газете?

Она поняла, что бесполезно бороться с его легкомыслием, – значит, ей опять придется не на шутку волноваться.

– Ты приедешь сегодня к вечеру?

– Конечно. Скажи Партриджу, чтобы встретил меня в половине восьмого. Буду без опозданий. И перестань волноваться, а то на тебе лица нет. Меня не собираются убивать.

– По-моему, при первой же возможности они с удовольствием убили бы тебя, – прошептала Кэтрин.

– Кто это – они? – с интересом посмотрел на нее Чарлз.

– Не знаю. Твои враги.

Никто из них не произнес вслух имени человека, о котором оба думали в эти секунды. Капитан О'Ши. Обиженный, разочарованный политик. Мстительный муж.

– Знаешь, что я тебе скажу, никто не воспримет этот укус серьезно. Разумеется, он может дать толчок развитию фантазии о том, что я каким-то боком причастен к этим убийствам. Однако мои люди знают меня хорошо и понимают, что я к этому не причастен. Можно попрощаться с малышами?

Кэтрин ничего не могла с этим поделать: несмотря на то, что Чарлз души не чаял в своих маленьких дочурках, он был чрезвычайно невнимателен к ним. Его мысли постоянно были заняты всевозможными делами. Но этим утром он был на удивление нежен: он поцеловал их в пухленькие розовые щечки и ласково погладил по головкам. Казалось, их невинность доставляла ему неизмеримую радость – он долго-долго с грустью разглядывал их и вдруг резко повернулся, собираясь уходить. Газету он сунул в карман пальто. Было очевидно, что он совсем не безразличен к ситуации, хотя и старается не показывать этого.