– Дорогой, – оторвала меня от воспитания подрастающего поколения влетевшая в холл Сабина. – Ванна готова… Боже, ты что наделал, опять своими выходками нас в могилу загнать хочешь? Пережить не смог, что две ночи подряд здесь находился, а не у своих сучек…

– Трахаешь, что шевелится, – подключился Гарик.

Обычно Сабина при подобных демаршах семейные сцены прекращает, уволакивая Гарика в его комнату. Однако сейчас она не обратила на его глубокомысленное замечание никакого внимания.

– Ты зачем эту гадость на рояль забросил? – продолжила свой драматический монолог супруга, однако я не позволил ей почувствовать себя пифией на страже семейного очага.

– Заткни пасть.

– Как ты разговариваешь при ребенке?

– А ты что мелешь?! Думаешь это я? Нет, дорогая, это Гарик башмак с говном на рояль забросил, – чуть спокойнее говорю жене, и Сабина прямо-таки с педрильским блеском в глазах поворачивается к начинающему бледнеть сыночку.

В ванную я отправился с весьма достойным видом главы семейства, умеющего создать в доме атмосферу уюта, тишины и покоя.

Подъехав к своему предприятию, я с чувством глубокого удовольствия отмечаю: если загробная жизнь существует, то дорогой товарищ Андропов одновременно торчит на небесах и сам на себе. Наверняка радуется, как моя фирма, в отличие от многих других, до сих пор свято выполняет его предначертания по поводу максимального использования каждой минуты рабочего времени. Тротуар и проезжая часть у дверей “Козерога” утыканы машинами сотрудников так плотно, что я немедленно сделал выговор сам себе. Нечего на работу опаздывать, господин генеральный директор, собственную машину припарковать негде.

– Давай во двор, – руковожу Сашей.

Водитель без особого удовольствия свернул в подъезд и остановился возле мусорного бака с надписью “Ветераны труда обслуживаются вне очереди”.

Саша не любит, когда “Волга” стоит во дворе. Кто-то из жильцов приладился изредка обливать автомобиль помоями, и шофер, вместо того, чтобы найти и обезвредить хулигана, терпеливо моет “Волгу”, свято помня о необходимости нерушимости общественного согласия. Он наверняка давно усвоил: машины во дворах мешают многим, в основном тем, у кого своей нет.

В приемной меня ждала целая делегация. Я успел отметить, что директор Центра современного искусства доктор искусствоведения Дюк ерзает на стуле с более перепуганным видом, чем козлобородый бухгалтер, а потому успокоил всех присутствующих:

– Слава Богу, у генерального менеджера предынфарктное состояние. Кто из вас первым начнет намекать, что мне пора копировать его поведение? Добровольцев нет? В таком случае прошу прощения у бухгалтерии. Ей достанутся жалкие остатки моей крови после визита господина Вепринцева.

Приняв эти слова как руководство к действию, Дюк влетел в мой кабинет с такой скоростью, словно его тренировал великий стайер Педрило.

Доктор искусствоведения нашел свое место в жизни на антикварном поприще и торгует произведениями искусства так лихо, словно основным условием при защите диссертации было всучивание комиссии подделок картин великих художников.

Подлинный антиквариат в его лавке можно с лупой искать, однако у Дюка другая точка зрения. Он полагает – сегодня старинной вещью вполне можно считать дубовый стол образца пятидесятого года. Не спорю, ему виднее, в конце концов глупо дискутировать с доктором искусствоведения по поводу того, что может считаться антиквариатом. Тем более Дюк умеет убедить солидных людей, бросившихся вкладывать деньги в вечные ценности: предлагаемый чугунный прибор “Три медведя на поваленном дереве”, стоявший в свое время на столе маршала Ворошилова, представляет для мировой истории и подлинных коллекционеров куда большую ценность, чем живописный плагиат Шишкина на зоологическую тему.

– Кто в тебя стрелял? – шепотом поинтересовался Дюк, зыркая глазами по углам кабинета с таким напряжением, будто там засели снайперы, замаскированные моющимися финскими обоями.

– Успокойся, профессор. Это случилось по ошибке.

– Да? – недоверчиво переспросил доктор наук, и я заметил, как на его лбу проступили горошинки пота.

– Говорю тебе, произошла накладка.

– Точно?

– Двести процентов. Я выяснил – киллер охотился за тобой, значит… – осекаюсь на полуслове, потому что отважный Дюк перекривился, словно у него заныли даже фарфоровые зубы; того глядишь, доползет до койки генерального менеджера, чтобы составить ему теплую компанию по поводу сердечного приступа.

– Может быть, – пискнул Дюк. – Тем более, на меня наехали!

– Не может быть, а точно. Мы же с тобой похожи, как сиамские близнецы на Пизанскую башню. Да, кстати, туалетную бумагу уже выдать или ты еще способен минуту продержаться?

– Тебе бы все над людьми издеваться, – начал успокаиваться доктор наук. – Над теми людьми, которые за небольшую процентовку приносят колоссальные доходы. В тебя, наверняка, стреляли именно по ошибке. Зато на меня наехали! Слышишь, на меня наехали, а ты, вместо того, чтобы принимать действенные меры в сложившейся ситуации, скалишь зубы. Можно подумать, тебя не коснется… Без меня торговля тут же рухнет.