Рябов притворно вздохнул и заметил:

– Хорошо еще, что хоть кто-то может на тебя повлиять в этом мире. В следующий раз свои претензии я выскажу непосредственно ему.

Накопившаяся усталость не позволила мне правильно среагировать на рябовское высказывание:

– Ты совсем перепарился, Сережка. Я могу выслушать его пожелания, не больше того. Но что делать – это мне решать.

Рябов очень редко смеется, однако сейчас он хохочет от души. Прекрасный способ снять нервное напряжение, я сам так постоянно делаю.

– Ты имел в виду Котю? – выдавил Сережка и снова захохотал.

– Ну ты и сволочь, – искренне возмущаюсь я. – Разве можно так издеваться над своим непосредственным руководителем? Попробуй только накапать на меня хвостатому персидскому выродку, уволю без выходного пособия.

Я умею смеяться над собой, прекрасно понимая – это привилегия очень сильного человека. Появившаяся в гостиной супруга с недоумением посмотрела на нас. Еще бы, впервые увидела, что мы с Сережей не пикетируемся с тревожными лицами, а от души смеемся. Похоже, это встревожило ее куда больше, чем наше обычное поведение.

– Что случилось? – на всякий случай улыбнулась Сабина, демонстрируя готовность смеяться вместе с нами.

– Дорогая, ты не поверишь, – мгновенно опережаю возможный ход Рябова. – Сережка решил выйти замуж. Снова ложится в больницу на операцию.

Моя жена моментально передумала резвиться вместе с нами.

– Сейчас опять какую-то гадость скажешь, – прошипела она.

– Какая гадость, дорогая? Обычное дело. У Рябова в заду клитор вырос. Геморрой называется. Потому, как сказал поэт: “Лучше нет влагалища, чем очко товарища”… Кстати, ты не в курсе, анализы мочи обязательно натощак нужно сдавать?

Входной дверью моя благоверная грохнула куда сильнее обычного.

– Зачем ты это делаешь? – серьезным тоном спросил Сережа.

– Понимаешь, аптеку хочу открыть. Неподалеку от дома, – сообщаю коммерческую тайну. – Мне срочно понадобится сбыть партию просроченного седуксена. Я теперь точно знаю, кто купит его оптом, без скидки.

Даже несведущему человеку легче легкого разыскать офис концерна “Олимп”, благодаря его внешнему виду. Квартал, на котором расположено предприятие, находится в центре города и представляет из себя совокупность домов, мечтающих о свидании с бульдозером. Этих инвалидов от архитектуры назвать домами можно с большой натяжкой, кроме одного.

Между грозящими рухнуть в любую минуту сооружений, годных для съемок фильмов о послевоенной разрухе или строительстве нашей страны, ярким пятном выделяется прелестный двухэтажный особняк, реставрированный турецкими работягами. Тротуар перед входом в него выложен красивыми ровными плитами, словно бросающими вызов стоящему дыбом асфальту по соседству. Лично для меня этот особняк служит ярким подтверждением и без того твердого убеждения – бардак заканчивается там, где личные интересы берут верх над общественными.

Войдя в приемную, лишний раз понимаю – в своем городе я пользуюсь кое-какой популярностью. Секретарша, больше всего напоминающая скаковую лошадь в юбке, тут же перестала гарцевать на пишущей машинке и улыбнулась во всю вставную челюсть.

– Руководство у себя? – на всякий случай любопытствую, хотя прекрасно осведомлен: для меня, в отличие от многих посетителей, генеральный директор “Олимпа” постоянно свободен.

– Конечно, – продолжает напрягаться в искренней улыбке секретарша.

Это высшее признание моих заслуг перед обществом. Она даже не любопытствует по селектору, может ли принять меня ее строгий шеф.

Войдя в кабинет, присаживаюсь у огромного письменного стола, извлекаю из кармана зажигалку в виде пистолета с пачкой “Пэлл-Мэлла” и лишь затем здороваюсь:

– Ну, как дела, и как стоит, и почему печальный вид?

– Не плагиатствуй, – качает огромной головой, увенчанной гигантскими очками, хозяин “Олимпа”.

– Ты чего? Я просто цитирую. Вчера весь вечер с сыном о Пушкине говорили.

– Ну, со мной тебе за Пушкина вспоминать не придется, – настраивает меня на серьезный лад Котя. – Мне другое интересно: чего ты опять из себя Монте-Кристо корчишь?

– А ты знаешь, что в меня стреляли? – с явно перепуганным видом кошусь в сторону гигантского незашторенного окна.

– В тебя? – чуть ли не улыбается Гершкович, постукивая пальцами по столешнице. – Это ты им сказки рассказывай, а не сюда пену гони. В него стреляли… Да если бы это таки да случилось, уже вчера по всему городу начались бы такие истории… Только бы морг успевали загружать. Я твою манеру знаю. Или нет?