– Если бы ты видела этот роддом… – Ханна покачала головой. – Там одна проститутка рожала в ведро.

– Почему? – удивилась я.

– Не знаю. Может быть, сумасшедшая…

– Но врачи-то не сумасшедшие.

…Не было мест. Ханну бросили в коридоре. Ребенок не шел. Он умер. Пришлось доставать его ручным способом.

– Как это? – спросила я.

– Лучше тебе не знать. Врач засунул в меня руку по локоть, будто я корова. Я и мычала, как корова.

Ханна зарыдала. Я не утешала. Ждала. Пусть горе и боль выплеснутся из нее.

На другой день Ханна позвонила мужу, сказала адрес. Попросила принести зубную щетку, халат и какой-нибудь еды.

Халат в больнице был, но она боялась к нему прикоснуться.

Ханна бродила по коридору среди сифилитичек и проституток и ничем от них не отличалась. Равная среди равных. Как в аду.

Муж приехал. Все увидел. Все понял. Ни слова не сказал.

Лечащий врач сообщил о смерти ребенка, принес свои соболезнования. Гюнтер попросил для Ханны отдельную палату, дал деньги.

Ханну задержали. Следовало пролечить сифилис. Сейчас это несложно, не то что в девятнадцатом веке, когда из-за сифилиса стрелялись.

Ханну вылечили и выпустили. И вот она дома. Все.

– С мужем был разговор? – спросила я.

– Нет. Он молчит. А что тут скажешь?

– И ты молчишь?

– И я молчу.

– А Сережа знает?

– Сережа звонил.

Ханна замолчала.

– И что? – подтолкнула я.

– Сказал, чтобы я вернула ему сто тысяч долларов, которые он мне одолжил.

– Ужас… – отреагировала я.

– Я сказала, что у него сифилис, что он меня заразил и убил тем самым нашего ребенка.

– А он?

– Он выслушал, никак не отреагировал, просто принял к сведению. Спросил: когда я верну ему деньги? Я сказала: никогда. Это его плата за моральный и физический ущерб.

– А он?

– Он сказал, что за такие деньги убивают.

– Ты не боишься?

– Боюсь.

– Он бандит. Отдай ему деньги и забудь.

Ханна усмехнулась. Я поняла: ее жадность выше здравого смысла. Она не в состоянии расстаться со ста долларами, а тут сто тысяч. Не отдаст ни за что.

Но что же дальше? Сережа действительно бандит, прихватит ружье с оптическим прицелом и явится в Москву. Подойти к окну Ханны – пара пустяков. Вот искусственный пруд – доступ свободный. Вот кованая решетка вокруг коттеджей, перемахнуть молодому спортивному парню – ничего не стоит. Вот окна Ханны на первом этаже, а за окном – кухня, обеденный стол, дети, муж. Тот факт, что они с Ханной обнимались, как боги на Олимпе, его не остановит. У бандитов – своя мораль. Любовь – это химия. А деньги – реальность.

– Я сказала домработнице, чтобы она меня не подзывала к телефону, если будет звонить мужик.

– Ужас… – отозвалась я.

– А для меня не ужас? Я потеряла ребенка. Я чуть не умерла. А ему, значит, ничего? Пусть тоже поучаствует, хотя бы деньгами.

– Но он тебе эти сто тысяч подарил? Или дал в долг? – уточнила я.

– Какая разница… – отмахнулась Ханна. – Были у него, стали у меня.

– Понятно…

Ханна – красивая хищница, кошка, рысь. Мягко ступает и охотится. Но случается – и ей обдирают бока. Закон джунглей.

Стемнело. Стало холодно. Мы разошлись.

– Ты мне пока не звони, – попросила Ханна. – Я сама тебе позвоню.

– Хорошо, – согласилась я.

Я поняла: Ханна собралась залечь на дно, как подводная лодка, чтоб невозможно было запеленговать. На кону стояла ее жизнь.

Я шла домой и думала: почему так дорого приходится платить за любовь? Почему одни платят, а другие нет?..

Ханна, если разобраться, имеет все: красоту, семью, богатство. Но этого мало. Она бежит за счастьем с протянутыми руками, хочет ухватить жар-птицу за хвост. А когда удастся схватить, оказывается, что жар-птица – это всего лишь раскрашенный индюк. Индюк, и больше ничего.

Прошел месяц.

Ханна позвонила и пригласила меня в Большой театр. Билеты достал ее муж. Простым смертным Большой был недоступен.

Ханна заехала за мной, поднялась в квартиру. Красота вернулась к ней в полном объеме и даже преумножилась. На Ханне была соломенная шляпка до бровей. Из-под шляпки на плечи стекали волосы соломенного цвета. На шее – бриллиантовая подвеска. Бриллиант величиной с крупную горошину. Ханна радостно поздоровалась с моим мужем. Он сдержанно кивнул, не отрывая глаз от газеты.