— Э, брат, ты уже и в «Витю» вцепился! Вот ты куда забрался!

— И что это, в самом деле, за манера, Ицик, ни за что ни про что королей высмеивать? — заметил с досадой Берл Француз. — Речь идет о Вениамине — ругай Вениамина, а королей, прошу тебя, оставь в покое!

— За что ругать Вениамина? — отозвался Тевье Мок. — Вениамин, по-моему, на правильном пути. Он может принести евреям радостные вести.

— Эх, Мок, Мок! — проговорил с сожалением Ицик и покачал головой. — Вот уж никак не ожидал, чтобы ты, Мокушка, носился с этим Вениамином и был с ним заодно. Что ты в нем особенного нашел?

— Нет, вы только послушайте! Послушайте, что он говорит! «Что ты в нем особенного нашел?» — передразнил с насмешкой Шмулик Боксор. — В своем ли ты уме сегодня, Ицик? Человек опустился, рассеян, смотрит как-то странно, говорит бог весть о чем… Казалось бы, все это очень ясно свидетельствует о том, кто он такой. Лицо — лучшее зеркало. Если все это ничего тебе не доказывает, то я уж и не знаю, что такое, по-твоему, человек? Да вот, пожалуйста, он и сам явился. Посмотри на него и скажи, если ты в своем уме, если ты не окончательно рехнулся… Видите, у него почему-то пылает щека и три желтые полоски, подобно букве «Ш», тянутся по лицу! Ну, что ты теперь скажешь, Ицик?

Ицик подошел поближе к Вениамину, окинул его взглядом с головы до ног, плюнул чуть ли не в лицо и сердито отвернулся.

После этого разговора о Вениамине расстановка политических сил сложилась по-иному. Шмулик Боксор и Берл Француз заключили союз с Хайклом. «Витя» выслала в море тысячу кораблей с какими-то чудовищными машинами, «дядя Измаил» перешел реку Прут, а Наполеон обрушил бомбы на Севастополь. Тевье Мок занял неопределенную позицию, ни туда ни сюда, и трепал языком, сам не зная, на каком он свете. А Ицик Простак остался в одиночестве, словно посреди моря. Он, бедняга, орудовал всячески, из кожи лез: шутка ли, один против такого скопища! Зато он взъелся на Вениамина и не упускал повода придраться к нему и надосадить по мере возможности.

«Господь свидетель, — говорит в своих писаниях Вениамин, — я не вмешивался в политику. Ибо, во-первых, к чему мне это? Во-вторых, что еврею до всего этого? По мне, все могло быть и так и этак, — не все ли равно? Сендерл мой тоже в такие дела отнюдь не вмешивался. И тем не менее Ицик мне покоя не давал — досаждал и днем и ночью: то натыкает мне сзади перьев или швырнет в меня потихоньку подушечкой, то забросит куда-нибудь мой башмак, так что я потом никак его не найду. Стоило мне ночью уснуть, как он начинал соломинкой щекотать мне пятки, так что я поневоле вскакивал, а то, бывало, запустит мне в нос гусара, — я просыпался и кашлял от дыма чуть ли не час подряд… Как будто я был виноват в том, что три партии заключили союз против него».

Большую часть дня наши путешественники были заняты добыванием средств к существованию. Они наносили визиты тетеревским жителям и за короткое время так прославились, что на них указывали пальцами и встречали — кто шуткой, кто ухмылкой. Другой на их месте возгордился бы почестями, с какими их встречали, и растрезвонил бы повсюду о том, как он велик, как люди просто таяли при виде его, как носились с каждым его словом, как принимали и провожали до самых дверей. Но наши герои были люди простые и почестям особого значения не придавали. Вениамин был поглощен своими делами, а Сендерл неустанно заботился о том, чтобы торба была набита дополна и чтобы в кармане звякало несколько грошей на расходы. А подадут ли с улыбкой или с гримасой, — не все ли равно? Давали бы только!

Вот известная еврейская песенка, которая очень верно рисует простоту и непритязательность наших нищих. Эту песенку частенько напевал про себя Сендерл, когда побирался.

— Добрый день! Бог в помощь! — возглашал он обычно, входя в дом, и тащил следом за полу Вениамина. Потом он выталкивал его вперед, шепотом наказывал не стесняться, а сам почтительно отступал в сторонку.

Побираясь таким образом, наши путешественники попали однажды в дом, в котором застали некоего молодого человека, о чем-то горячо толковавшего с хозяином. Молодой человек, судя по всему, разъяснял хозяину важность какого-то дела, которое якобы могло прославить его на весь мир… Он вовсю расхваливал сам себя, показывал бумаги и чего-то добивался. Но хозяин дома морщился, отбояривался как мог и не чаял, как бы вырваться из цепких лап этого молодого человека. Завидев наших героев, хозяин ухватился за них как утопающий за соломинку. Он бросился к ним навстречу в надежде, что те пришли к нему по важному делу и таким образом вызволят его из беды. Узнав, однако, кто они такие и зачем пришли, хозяин растерялся и застыл в изумлении, как человек, которого напасти подстерегают со всех сторон.

— Вот вам еще путешественники! — проговорил хозяин, придя в себя, и обратился к молодому человеку: — Эти люди — тоже путешественники! Новое несчастье на нашу голову — путешественники!

Молодой человек и наши герои разглядывали друг друга.

— Знаешь, — прошептал Сендерл, потянув Вениамина за полу, — возможно, что этот молодой человек держит путь туда же, куда и мы… Он, упаси бог, может нас опередить, и мы останемся в дураках.

— А вы, чего доброго, не одна компания? — спросил хозяин.

— Боже упаси! Что вы! — в один голос воскликнули Вениамин и Сендерл. — Мы сами по себе! Мы ходим отдельно!

— Ходите себе на здоровье отдельно, — для меня вы одна компания! — сказал хозяин, доставая из кармана монету.

— Дайте, пожалуйста, нам! Нам дайте! — попросил Сендерл и протянул руку. — Мы выплатим молодому человеку его долю! Идемте, молодой человек, мы с вами рассчитаемся. У меня есть мелочь.

Но в эту минуту растворилась дверь кухни и оттуда послышался дикий крик: