Длинными рядами сидят торговки, окруженные корытами, в которых полным-полно чеснока, огурцов, вишен, крыжовника, красной смородины, китайских яблочек, мелкой груши. В стороне скособочилась ветхая будка на курьих ножках, без окон и дверей, в которой, по рассказам седовласых старцев, некогда помещался солдат-будочник. Весь город бегал тогда смотреть на это чудо. Возле будки, которой здесь гордятся, словно старинной крепостью, под навесом из нескольких прогнивших дощечек, покрытых рогожей и соломой и опирающихся на четыре искривленных столба, восседает торговка Двося. Вокруг нее корыта. При ней постоянно большой горшок с тлеющими углями. Зимой она весь день сидит над ним, как наседка на яйцах, лишь время от времени вытаскивая его, чтобы раздуть угли и достать из золы печеную картошку.

Старинная, распространенная в народе легенда повествует о том, что часть евреев, которых царь Соломон отправил на кораблях в Землю Офир за золотом и всякими заморскими товарами, по разным причинам не вернулись обратно. Они открыли в Индии богатые лавки, крупные конторы, набрали в долг у тамошних немцев много товаров, заключили выгодные сделки. Долгое время они жили припеваючи. Впоследствии, однако, колесо фортуны повернулось в обратную сторону, — купцы наши обанкротились и вынуждены были удрать. Некоторые погибли в пустыне, другие, благополучно перебравшись через границу и сев на корабли, поплыли по Пятогниловке, которая в то время впадала в море. Плыли они, плыли, но однажды вдруг поднялась страшная буря, волны вздымались до небес, корабли были разбиты, а людей выбросило на берег. Эти люди и построили тут город и назвали его Глупском.

Исследователи старины, которые по мудрости своей великой способны из ничего мускатный орех сотворить, подхватили эту легенду и постарались при помощи тысячи ухищрений доказать, что в ней есть доля истины. Доказательства, которые они приводят, таковы.

Во-первых, форма домов в Глупске какая-то дикая, старинная, как много тысячелетий тому назад, когда люди ютились в шатрах и прозябали в логовищах. И в самом деле: в Глупске много домов, напоминающих логовища и лачуги дикарей. И внешний вид домов, и расположение их говорят о том, что они не ладят между собой: «Ты, мол, забрался вглубь, а я тебе назло хочу высунуться вперед! Ты стал поперек, а я стану наискосок! Тебе хочется крылечко, а мне — лестницу: кому нужно, тот не хвор и вскарабкаться! Ты что-то уж слишком высоко поднял свою дырявую крышу, а я свою нарочно надвину… Ты мне не указчик! А кому не нравится, тот пусть не смотрит». Словом, все это указывает на древние, стародавние времена.

Во-вторых, обычаи жителей. До сих пор тут еще сохранились обычаи, ведущие свое начало от идолопоклонников, среди которых в былые времена жили предки обитателей Глупска. Письмо и счет здесь не в ходу, так что все общинные дела, дела разных товариществ и братств ведутся без всякой записи, а руководители их ни перед кем не отчитываются.

В-третьих, касты. Люди делятся здесь на касты так же, как некогда в Индии. Например, каста хапунов — самая главная, простирающая свою властную руку над всеми. Затем каста укрывателей, заступников, которые действуют заодно с хапунами, всячески отстаивая их интересы, за что получают от них определенное жалованье и даровое мясо. Каста наводчиков, которые направляют других на скользкий путь, а сами изворачиваются и выходят сухими из воды. Эти делятся на банкротов — людей светских, знающих толк в торговле, и ханжистов — особ духовного звания, сведущих в вопросах религии. Наконец, имеется еще каста глупо-трусо-безъязыко-нищих. Это просто бедняки, смиренно подчиняющиеся всем остальным кастам и вечно за них отдувающиеся. На этих все шишки и валятся.

Наконец, в-четвертых, — монета, которую нашли однажды, когда раскапывали греблю! Одна сторона монеты была сильно стерта — еле-еле можно было различить на ней что-то вроде лоскута от фартука, нацепленного на палку, а снизу — подобие корыта, из которого торчали изображения человеческих голов. На другой, почти гладкой стороне монеты с трудом можно было разглядеть старинные древнееврейские квадратные буквы, над которыми многие ученые ломали себе голову и делали всяческие догадки — каждый на свой лад. Одни предполагали, что начальная и последняя буквы первого слова вовсе не буквы, а следы стертого рисунка, каких-то завитушек. А без них слова этой надписи означают «Древо и ветвь», на что якобы указывает шест с тряпкой, изображенные на монете. Другие объясняли надпись совсем по-иному и тем самым взбудоражили весь мир.

Наконец нашелся человек с ясным умом, узревший во всей этой надписи не что иное, как начальные буквы слов, означающих: «Иудеи Индии, прибывшие в Глупск и осевшие на реке Пятогниловке». А корыто с головами и шест с тряпкой изображают корабль с парусами и пассажирами. Этот ученый сочинил по этому поводу очень толстую книгу, в которой обращается к людям с призывом взяться за очистку реки, ибо там, по его мнению, наверняка будут найдены памятники старины, раскрывающие истину о происхождении глупских евреев. Но жители Глупска не решаются очищать реку. То, что навалено здесь с давних времен, говорят они, должно так и оставаться, человеческому глазу не следует заглядывать в тайники прошлого…

В самом городе имеется примерно тридцать — сорок луж, считая в том числе и пастбища. Все они соединяются пещерами с недрами Пятогниловки и в определенные сроки, особенно перед пасхой, разливаются необычайно, покрывая улицы такой глубокой жидкой грязью, что даже у рослых жителей Глупска шапки в эту пору бывают забрызганы.

В темные ночи Глупск освещается единственным небольшим фонарем. Охраняют город два будочника. Тем не менее прохожие по ночам все же частенько падают, сворачивают себе шеи, ломают хребты. А воры в Глупске тоже орудуют, несмотря на охрану. Отсюда следует, что уберечься от напасти вообще невозможно, ибо чему быть, того не миновать. И никакие человеческие ухищрения тут помочь не могут.

«А потому, — говорит Вениамин, — нужно закрыть глаза и положиться на милость божью, уповая, что он повелит своим ангелам оберегать нас и окружить заботой. И волос с головы человека не упадет без божьего соизволения! К примеру, — поясняет Вениамин, — может ли быть более сохранное место для филактерий и талеса, чем то, которое я выбрал? Я положил их в синагоге на полке. Надежнее места как будто и не сыщешь! И все же, когда бог не пожелал сберечь, их и отсюда утащили вместе с остальными нашими вещами!»