Увидев впервые Пятогниловку, наши путешественники были изумлены и ошарашены: такой реки они еще никогда в жизни не видали. Сендерл был уверен, что это величайшая река в мире. Иначе он себе и представить не мог. Шутка ли, река, которая, быть может, во сто раз больше тунеядовской. Но Сендерл был человек простой, кроме Тунеядовки, он ничего не видел. Читать мудреные книги он тоже не умел, и потому все, что было непохоже на Тунеядовку, казалось ему чудом из чудес: на этом, думал он, белый свет клином сошелся. Но Вениамин, человек гораздо более просвещенный, вкусивший, так сказать, премудрости книжной, знал по описаниям кое-что и о рае земном, и о диковинных существах, населяющих Индию, и тому подобное. Правда, и он в душе изумлялся, впервые встретив что-либо новое, однако виду не подавал, улыбался и корчил при этом мину, долженствующую означать: «Глупости! Что это в сравнении с тем, что бывает!» Он доказывал Сендерлу, что Пятогниловка — попросту болото, дрянь, извините за выражение, в сравнении с Иорданом, который во много раз больше ее. «Нашему дикому быку-великану [31] всей Пятогниловки и на один зуб не хватит! А Иордан… само название «Иордан» говорит о его величине: масса, уйма, ну, одним словом… Иордан!»

— А знаешь, Сендерл, что мне пришло в голову? — спросил однажды Вениамин, стоявший в глубоком раздумье на берегу Пятогниловки. — Хорошо бы нам, думается мне, отправиться отсюда по воде.

— Господь с тобой! — всполошился Сендерл. — Вспомни, Вениамин: если наша речка в Тунеядовке поглощает ежегодно одного человека, то сколько же народу должна ежегодно забирать такая вот река? Пощади, Вениамин, нашу жизнь! Пожалей жену свою и ребятишек!

— Уповай, уповай, Сендерл! Надеяться на бога — наш удел! Уповая, праотец Иаков с посохом в руке перешел Иордан. Уповая на бога, евреи открывают здесь большие магазины. Все, что ты здесь видишь, зиждется на уповании. Даже лестницы и потолки, даже многие большие дома — и те держатся одной лишь надеждой на господа бога…

— Но зачем же обязательно по воде? — спросил Сендерл. — Ведь мы можем путешествовать и по суше.

— У меня на то есть причины, — отвечал Вениамин. — Во-первых, мне кажется, что по воде и ближе и скорее. А нам нужно прибыть на место как можно скорее. Чем скорей, тем лучше. Почему? Уж это мое дело, мне виднее!.. Меня гнетет, Сендерл, мне не терпится. Одна мысль день и ночь стучит вот тут, в голове: поскорее бы очутиться там! Будь это в моих силах, я полетел бы туда, как птица, на крыльях! А во-вторых, когда Вениамин из Тудело в свое время отправлялся в путешествие, он вначале плыл по реке Эбро; [32] так буквально сказано в его книге. А уж если он в те времена отправился по реке, а не по суше, значит, именно так и надо, а не иначе. Уж он-то наверное знал, что делает, он был умнее всех нас. Рабби Вениамин — человек, живший задолго до нас, он наш предок, и, стало быть, мы должны слушаться его беспрекословно.

— В таком случае, — сказал Сендерл, — не о чем толковать. Честное слово! Если бы тот Вениамин в те времена пустился в путешествие не то что по реке, а на кочерге верхом, то и нам нечего было бы раздумывать — сели бы на кочергу и поехали!

— А в-третьих, — продолжал Вениамин, — нам вообще не мешает привыкнуть к воде до того, как придется плыть по морю-океану. Я бы даже сказал, что, до того как мы соберемся уезжать из Глупска, нам следовало бы прокатиться по реке. Вон там, видишь, стоит лодочник. Давай-ка подойдем, подкинем ему сколько-нибудь, и он поедет с нами.

Спустя несколько минут наши путешественники отважно влезли в лодку и поплыли по Пятогниловке. На первых порах им было страшно. У Сендерла кружилась голова, дрожали руки и ноги. Вот-вот, казалось ему, лодка опрокинется и он свалится в бездонную пучину реки. Тут ему и конец! А жена останется навеки покинутой. Но потом полегчало.

— Ничего, Сендерл! — утешал его Вениамин, когда оки вышли на берег. — Это ничего, что голова кружится и немного не по себе. Это морская болезнь, которую неизбежно переносят все впервые плывущие по морю. Вот увидишь, в следующий раз будет легче: ты ничего не почувствуешь.

С того времени наши герои часто и с большим удовольствием катались по реке. Они так расхрабрились, что переплыть море казалось им теперь пустяком.

Вениамин при помощи Сендерла пускался в разговоры с лодочником, забрасывал его вопросами:

— Спроси-ка, Сендерл, у капитана, сколько миль отсюда до моря? Спроси, есть ли здесь острова? Какие люди живут там? Есть ли среди них евреи? Кому эти евреи платят дань? И терпят ли они гнет и преследования? Еще спроси у капитана, знает ли он что-нибудь о горах Нисбон и о Койфер-ал-Турех? Не слыхал ли он чего-нибудь о десяти коленах израилевых? Кто его знает, может, ему что-нибудь и известно!

Вениамин часто поручал Сендерлу задавать лодочнику разные подобные вопросы. Но того запаса нееврейских слов, которые Сендерл усвоил, сопровождая свою жену на базар, было явно недостаточно, чтобы толковать о столь высоких материях. Торговаться при покупке яиц, лука, картофеля он еще кое-как умел. Но беседовать с капитаном на ученые темы было выше его сил. Жалко бывало смотреть, как Сендерл, бедняга, мучается во время такого разговора: он орудовал руками, ногами, пускал в ход все что мог, обливался потом. Капитан плевался и ворчал, сердито поглядывая на него исподлобья. Но Вениамин продолжал морочить ему голову, тормошил и смотрел прямо в рот.

— Він червоні жидки питає! [33] — говорил, к примеру, Сендерл.

— З червоних жидків я знаю Лейбку, Шмульку… Богаті жидки! — отвечал капитан.

— Ні Лейбку, ні-ні! Він червоні жидки питає… тамочка… Ну как это сказать? Ні тамочка, а коло горки Нісбона…

— Нісбона? Якого Нісбона?

— Скажи ему, — кричал Вениамин, — что это — гора! Объясни ему как умеешь!

Сендерл, приподняв руки, смыкал их вверху, пытаясь изобразить гору: «Геть-геть… высоко!»