Вижу, в отдалении стоит один из циркачей и ждет. Подходим -- кланяется нам. Думаю: "мягко стелет". Я пословицу эту хорошо, по Псковской улице, знал. Сам не раз людей заманивал и потом топил баню. Опыт есть.

Циркач ведет, отворяет двери, входим в комнату и видим: стоит сероватая старуха и с ней два мальчика в матросских рубашечках.

– - Как тебя зовут?

– - Владимир Константинович.

– - Фу, какой важный.

Мама конфузится и толкает меня в бок и подсказывает: "Володя".

Я решил не сдавать позиций и стою на своем:

– - Владимир Константинович.

Расчет простой: Владимира Константиновича не так-то скоро возьмешь в работу, как какого-то Володю. Стою на своем и в третий раз повторяю:

– - Владимир Константинович.

Серая старуха идет на уступки и отвечает не особенно по-русски, а с каким-то присвистом, как у немки-булочницы:

– - Ну, хорошо, -- говорит, -- Владимир Константинович, а вот это -- Николай Александрович, а это -- Георгий Александрович, великие князья, с ними учиться и жить будешь.

Я сию же минуту закатил серой старухе персидский глаз и сказал:

– - Это великие князья? Ха-ха, смеялася Жанетта!

Серая старуха затряслась животом и сунула нас всех троих в соседнюю комнату, и в голове мелькнула мысль, что сейчас оно и начнется.

Огляделся: комната волшебная. Ничего подобного сроду не видывал. Во-первых, идет по полу железная дорога, маленькая, но настоящая, с рельсами, с сторожевыми будками, с тремя классами вагонов, стоят полки солдат с киверами, с касками, казаки в шапках, а вот лошади с гривами, верблюды с горбами, а вот Петрушка, вот медведь, вот Иван-дурак в клетчатых брюках, а вот барабан, ружья в козлах, труба с кисточкой, гора песку. Глаза разбежались. Спрашиваю:

– - Чье это?

Старшенький матросик отвечает спокойно:

– - Наше.

– - Не врешь?

– - Не вру.

– - Пустить железную дорогу умеешь?

– - Умею.

– - А ну, пусти.

Матросик завел ключиком, паровоз побежал, из будки вышла сторожиха, замотала флагом, на платформе появился пузатый начальник, зазвонил звонок, и тут я впервые понял, что во дворце могут делаться чудеса.

У меня мороз по коже пошел, а мальчики в матросках стоят и не удивляются.

– - Вы -- великие князья?
– - спросил я старшенького.

– - Да, -- ответил тот.

Я расхохотался.

– - Какие же вы великие, когда вы -- маленькие?

– - Нет, мы -- великие князья, -- серьезно, с верой в правоту, настаивал старшенький.

Второй молчал, смотрел на меня во все глаза и сопел.

– - Хорошо,-- сказал я, становясь наизготовку,-- если вы -- великие князья, тогда, хочешь, вы оба на леву руку.

– - Мы не понимаем, -- сказал старшенький.

– - Чего ж не понимать?
– - сказал я.
– - Вот видишь, правую руку я завязываю поясом, а левую на вас обоих.

– - Ты хочешь драться?

– - Разумеется.

– - Но мы на тебя не сердиты.

– - Тогда я -- первый силач здесь.

– - Хорошо, -- сказал примирительно старшенький, -- а когда я рассержусь, мы попробуем.

Он меня потряс, этот мальчуган, чистенький, хорошенький, с блестящими глазками: на первый взгляд -- девчонка. Смотрит прямо, улыбается, испуга не обнаруживает. Опыт Псковской улицы мне показал, что вот такие девчонко-мальчики оказываются в бою иногда серьезными бойцами, и я с первой минуты намотал это себе на ус.

И вдруг отворятся дверь, и в комнату шасть! Не мал человек, под потолок ростом, и всем существом я понял, что мне была расставлена ловкая западня с этими якобы великими князьями и заколдованной комнатой.

Вот пришел настоящий великий князь и сейчас начнет: держись, Владимир Константинович!

Маленький подбежал к не мал человеку и сказал, прижимаясь к нему:

– - Он нас бить хочет.

– - За что? Вы уже поссорились?

Не мал человек обратился ко мне, и я поспешил с ответом:

– - Нет, мы не ссорились.

Старшенький стал на мою сторону и добился истины.

– - Нет, нет, -- сказал он два раза "нет": так обыкновенно говорят два раза девочки.
– - Нет, нет, мы не ссорились, но он говорит, что он -- первый силач здесь, а когда я рассержусь, тогда мы подеремся и узнаем. Я, если не рассержусь, драться не могу.

– - И правильно, -- сказал не мал человек, -- зачем же даром тратить силу? Даром только дураки дерутся. А ты чего на них сердишься?