– - А чего они говорят, что они великие князья? Они -- маленькие мальчишки и больше ничего.

– - А я -- великий князь, как по-твоему?

– - Вы-то?
– - ответил я с уважением, глядя на него в гору.
– - Хо-хо!

Я увидел, что не мал человек радостно засмеялся, и у меня гора свалилась с плеч: я почувствовал, что мы с ним подружим, надо только хорошо начать дело. Он был огромен, светел, если щелкнет по лбу, кость на мелкие части, и зла в глазах нет, он был приятен, стоит за добрые дела и всегда даст пощаду.

В маленьком сердце есть собачье чутье, я не ошибался, возымел сразу большое доверие и от счастья начал хохотать, хватаясь за живот, и рассмешил не мал человека до слез.

– - Он не честный, -- сказал старшенький, указывая на меня, -- он завязывает правую руку и хочет с нами обоими драться одной левой.

– - Что? Что?
– - спросил не мал человек, не поняв сразу.

– - Я на это не согласен, -- тараторил старшенький, -- драться, так обеими.

– - Молодец, Никенька, молодец, правильно, бой должен быть равным, без скидок. Нет, брат, -- обратился он ко мне, -- ты свои шуточки с левыми руками забудь, здесь люди честные и на скидки не пойдут. Драка так драка. Зуб за зуб, кость за кость. Других условий мы не терпим. Фирма честная. Молодец, Ники! Хвалю. Но твою храбрость тоже хвалю, -- сказал он мне, -- вырастешь -- офицером тебя сделаем. Хочешь быть офицером?

– - Генералом хочу.

– - Хо-хо, -- одобрительно сказал не мал человек, -- смотри, порох нужен на генерала.

– - Порох есть, -- ответил я, ободрившись и чувствуя к не мал человеку огромное доверие.

Он опять раскрыл рот и начал смеяться так, что в комнату вошли удивленные женщины.

– - Ты доволен, Александр?
– - спросила какая-то новенькая, которой я еще не видел, и, продолжая смеяться, не мал человек ответил ей что-то не по-русски.

Всем сделалось необыкновенно весело, я увидел, что мама радуется, а серая старуха сияет всем ртом и причмокивает. Я опять-таки верхним чутьем почувствовал, что от этой серой старухи может поступать большая конфета: она была насквозь конфетная. Дело пошло как будто ничего.

Загадка

Странное дело: с тех пор прошло уже шестьдесят пять лет. Много утекло воды, и если бы Государь Николай Второй был жив, то он был бы такой старый, как я. Всю жизнь он был милостив и благосклонен ко мне, выручал меня в тягчайших обстоятельствах моей жизни. Мать моя после окончания своей воспитательной работы была назначена начальницей Василеостровской женской гимназии и имела свободный, почти семейный доступ к Государю. Надо только было позвонить к обер-гофмаршалу, и Государь принимал ее по первой просьбе, и если ей нужно было подождать, то ждала она не в приемной, а у него в кабинете, около его письменного стола. Он обыкновенно говорил:

– - Милая Диденька, посидите, пожалуйста, а мне нужно прочитать вот эти еще бумаги. Может, хотите покурить?

Он знал, что мать терпеть не могла табаку и всегда притворно сердилась на эти приглашения. Она уходила к окну, отворяла раму и садилась там, развернув газету, а государь опять шутил:

– - Вы там не очень-то на воздусях, а то протянет сквознячок, схватите насморк, чихать будете. А это как-то не походит к вашей должности. Не солидно.

– - А вы, Никенька, не отвлекайтесь, читайте скорее ваши бумаги, а то мне некогда.

– - В самом деле? Работы много?

– - Я думаю, что много.

– - Ну, ну, я сейчас. Ах, как они мне надоели, эти бумаги!

– - А чего это перо ваше так скрипит?

– - Просто паршивое перо. Некому досмотреть.

– - Следующий раз принесу хороших перьев.

– - А что вы думаете, Диденька? Буду очень благодарен. Опять начиналось шуршание бумаг.

– - Страшно медленно пишу. Это ваша вина, Диди. Это вы мне почерк ставили.

– - Медленно да четко, -- огрызалась мать,-- никто не скажет, как курица лапой.

– - А вот когда Витте читает мои письмена, то всегда криво улыбается, и мне кажется, что он думает: "бабий почерк".

– - И ничуть!
– - вспыхивала мать.
– - И ничуть! Я давала ваш почерк графологам.

– - Ну? И что?

– - Все в один голос сказали: ясная трезвая голова, всегда логическая. Скрытная.

– - Скрытная?

– - Да.

Молчание.

– - Да в нашем ремесле иначе нельзя, -- следует не сразу ответ.
– - Ну вот готово. Перекочевывайте сюда, Диди. В чем дело? Опять прошения? Опять по мою душу? Много? Все многосемейные? Нравоучение?

Он сам берет из материнских рук ридикюль и начинает доставать оттуда вчетверо сложенные бумаги. Мать начинает жаловаться на табачный дым.

– - Да разве это дым, Диди? Это же ладан, -- говорит, шутя, Государь.

– - Стыдно называть ладаном эту гадость! Ладан -- священная вещь.

– - Ну-ну, не буду. Сколько там душ?

– - Да вот у этой пять.

– - Пять? Ну дадим ей пять тысяч.

– - Много, ваше величество. Куда столько?

– - Какая вы жадюга, Диди! Что ж, царь не может дать бедной женщине пяти тысяч?