— Митрополит хочет поспешествовать в примирении князей, — продолжал Спиридон, — и меня к тому склоняет.

И опять он сделал паузу, и опять Александр промолчал.

— Я мню, дело сие вельми тяжкое, но небезнадежное, — вздохнул владыка. — Надо замирить их. До распри ли ныне, коли другой год жито не родит? Коли град наш несчастный при последнем издыхании? К братолюбию звать надо, к братолюбию, сын мой.

Спиридон истово перекрестился, обратя очи к небу.

— Всех, всех, дитя мое, звать надо, не токмо князей.

— Голод, святой отец. А в голод люди звереют, им не до братолюбия.

— Ведаю, сын мой, ведаю. Но душа смириться с тем не хочет. Аки мнишь ты — можно примирить князей Ярослава с Михаилом?

— Сие не ведаю, святой отец, ибо всего лишь наместник я. Но думаю, пусть мирит тот, кто ссорил их.

— Ты не токмо наместник, Александр Ярославич, ты и сын князя. И потом, — голос Спиридона стал вкрадчивым, — кто ссорил их — давно в скудельнице.

«Уже проведал, старая лиса», — подумал Александр, но не подал и вида, что понял намек.

— Голод никого не щадит, — отвечал он владыке.

«Наверно, не ведает отрок про казненных», — подумал Спиридон, а вслух продолжал:

— Вот и позвал я тебя для дела, богу угодного, для замирения земли нашей многострадальной.

— А что я могу сотворить ради этого дела?

— И немного, сын мой, и много. Ты ведаешь, где князь с дружиной ныне обретается. Пошли течца к нему с грамотой, в которой сообщи, что митрополит Кирилл поехал во Владимир и вместе с великим князем собирается мирить его с Михаилом.

— Но он же должен знать, откуда мне сие известно?

— А ты и пиши, мол, от владыки Спиридона. Ничего не скрывай.

— А почему сам не хочешь написать ему об этом? — спросил княжич.

Спиридон задумчиво поскреб в бороде, словно колеблясь, сказать или нет, и молвил:

— Мы не дружны с князем, хотя видит бог мое уважение к нему, к его силе и мудрости. Будь князь в Новгороде, я б его позвал или сам к нему пожаловал. Ну а что до тебя, сын мой, — улыбнулся ласково Спиридон, — то надеюсь, мы станем дружны.

Владыка вдруг подмигнул княжичу лукаво и заметил:

— Кто подает утопающему не соломинку, а руку, — всегда найдет преданного друга во мне.

«Знает про Арсения», — догадался Александр, но вида не подал.

Только получив от княжича согласие написать грамоту князю, владыка, благословив, отпустил его.

— Ну как? — кинулся к нему на крыльце Ратмир.

— Хорошо, — ответил коротко княжич и так быстро побежал вниз с крыльца, что слуга едва поспевал за ним.

Увидев спешившего из покоев княжича, отроки вскочили на коней.

— На Великом мосту народ собрался, — сообщил Станила княжичу.

— Народ? Зачем?

— А бог знает. Вопят что-то. Не пришлось бы пробиваться.

— Может, переждать? — встревожился Ратмир.

Княжич, вскочив на коня, напомнил слуге:

— А на кой бес тогда мой прапор брал? Красоваться?

Княжич помчался впереди отряда. Когда они выехали из Пречистенских ворот, увидели на мосту толпу людей. На их глазах над толпой подняли какого-то человека и швырнули в Волхов.

Александр перетянул коня плетью, и тот понес его на мост. Увидев скачущего княжича, толпа расступилась. Но княжич осадил коня и крикнул срывающимся голосом:

— Кто позволил казнь творить?!

Набежавший конный отряд сгрудился позади княжича. Изможденные люди угрюмо молчали, рассматривая краснорожих воинов на сытых, ухоженных конях.

— Я спрашиваю, за что казнили человека?! — крикнул сердито Александр, погрозив кому-то плетью.

И тут стоящий впереди бородатый мужик ответил хмуро:

— Не хлопочи, княжич. За дело.

— За какое дело? — повернулся к нему Александр.

— Потому как в зверя оборотился он, христиан губил для утробы своей окаянной.

— Смерть человекоядцам! — закричали вокруг другие. — Смерть!

Княжич побледнел от такой страшной новости и вдруг, указав плетью на Волхов, крикнул звонко:

— Моим именем велю таких убивать без суда! Нет милости псам.

— Смерть человекоядцам! — глухо повторила голодная толпа.