— Ступай, сын мой, за взваром.

Станила вышел бесшумно, исчез ровно дух. «Искренен отрок, — подумал умиротворенно владыка. — Вот что значит из праха поднять человека».

Архиепископ вспомнил, как в прошлую зиму поехал он в Юрьевский монастырь по церковным делам. Шибко хотелось Спиридону явиться в высоком сане в родной свой монастырь, где много лет дьяконом служил. Велел возчику в монастырский двор вихрем влететь, чтобы собратьев бывших оторопь взяла и, признав владыку, падали бы все носами в снег.

Ан наоборот приключилось. На раскате ударились высокие сани и перевернулись. И сам владыка у мира на глазах головой в сугроб угодил. Тяжеленек Спиридон, широконек, согласно сану своему. Один бы долго барахтался. Монахи-то, увидев этот срам, хихикнули было, но, признав седока, разбежались, как тараканы по углам. Возчик никак не вылезет — санями придавлен. Владыке хоть помирай ногами в небо. Да на счастье случился тут служка, дрова рубил. Бросил топор да на выручку. Вытащил владыку из сугроба, отряхнул от снега.

— Как звать? — спросил его Спиридон.

— Станила, владыка.

— Едешь со мной.

Так и оказался Станила хотя и не в великом чине, зато в близком положении к самой высокой церковной особе Великого Новгорода.

Спиридону, поднявшемуся по капризу случая на такую высоту, было лестно самому осчастливить мизинного человека. Понимал хитрый старец, что это было не только приятно, но и полезно. Как еще обрести подле себя преданного пса?

Мысли его прервал приход Станилы, он принес медового взвару на липовом цвету. Спиридон долго пил малыми глотками горячую пахучую жидкость.

— Фу-у, лепо в нутре, — вздохнул наконец владыка, опорожнив посудину. — Приготовь мне, сын мой, свежую сорочку да и почивай.

Спиридону долго не спалось, одолевали думы всякие. Весть о разорении Москвы была и неприятна, и страшна. Представив такое с Новгородом, с Софией, владыка даже вскакивал на ложе. Как оборонить град дорогой и сердце его — святую Софию? Ведь со дня на день поганые могут сюда притечь. Поди, уж скачут. А что ж князь-то думает? Давно уж прибежал из Переяславля, что-то медлит, выжидает. Правда, взялся укреплять город, чего отродясь не делывал. Мог бы посаднику повелеть или сыну, князю Александру, препоручить. Ведь, бывало, где-то набегут враги, князь Ярослав немедля в угон за ними, соколом на них падал. А теперь?

Ох, что-то неладное умыслил. А что, ежели он…

И Спиридона словно молнией осенила догадка. Страшная, почти нелепая. Он даже себе боялся признаться.

«Что, если князь Ярослав нарочно выжидает, когда стол великого князя освободится? Чтоб потом, поплакав о гибели брата старшего, столом Владимирским завладеть? А? Ай-ай-ай!»

Спиридон истово крестился, отгоняя мысль крамольную. «Нет, нет, нет, сие и мыслить нельзя. Грех так думать. Ведь князь град укрепляет, войско сбирает не на потеху же».

Вдруг по всему телу владыки пот обильный выступил, рубаха вмиг мокрая стала. «Липовый цвет погнал», — догадался Спиридон и сел на ложе. Начал снимать мокрую сорочку. Не ладилось. Кряхтел, кряхтел, переваливаясь, не выдержал.

— Станила-а, — позвал почти жалобно. — Станила-а.

Служка появился скоро. В полумраке лампадки подошел к ложу.

— Подсоби, сын мой. Никак не управлюсь.

Станила помог благодетелю снять мокрую сорочку и надеть сухую. Владыка лег опять.

— Утресь раненько, сын мой, добеги до посадника Твердиславича и купца Житного, скажи, я зову. Да чтоб, окромя тебя и их, никто о том не проведал. На Городище чтоб ни одна душа не знала.

— Хорошо, владыка, исполню, как велишь.

Такое поручение, о котором и князю знать нельзя, очень приятно Станиле. Что ни говори, а обижен он, крепко обижен, хотя никому никогда не посмеет признаться в этом.

Посадник Степан Твердиславич и богатый купец Житный явились в покои к владыке чуть свет. За окном едва брезжило.

Спиридон, не вставая с ложа, благословил гостей ранних, велев садиться на лавку к нему поближе. Отослав Станилу и приказав никого к нему не пускать, владыка долго и внимательно разглядывал посадника с купцом. Так долго, что тем и сидеть как-то неловко стало. Наконец не выдержал посадник.

— Что, отец святой, чай, не в гляделки звал бавиться. А?

— А ты не спеши, Твердиславич, разговор впереди. Не слыхал, татарове Коломну и Москву на щит взяли. А?

— Нет, — насторожился посадник. — Неужели?