— А и верно, — сказал Мстислав, — перед ратью потешим чрево свое.

Трапезничали в сенях. Все сидели на лавках. Никто не занимал стольца великокняжеского, считалось сие худой приметой при живом-то хозяине. Мстислав сел возле брата, выпил полчума меду и, несмотря на пост, съел добрый кус вепрятины, приготовленной по его велению. Всеволод и воевода не решались при епископе есть дичину, довольствовались рыбой. Сам Митрофан, обиженно поджимая губы, жевал капусту, лучок с хлебом. Не ронял чина своего.

Все молчали. Каждый понимал, что, может, это уже последняя трапеза. Даже епископ не решался заговорить, хотя шел в сени, чтобы обсудить с князьями дело о погребении их брата-мученика Владимира. Он лежал в Дмитриевском соборе, уже прибранный, в гробу, и возле него сидели окаменевшая от горя княгиня Агафья Мстиславовна и безутешная вдова его, Мстислава.

Но когда князь Мстислав поднялся из-за стола и, быстро перекрестившись, направился к выходу, епископ решился:

— Ныне отпеваем князя Владимира, Мстислав Юрьевич.

Мстислав остановился в дверях, оглянулся через левое плечо, улыбнулся нехорошо, оскалив по-волчьи зубы:

— Твори свое дело, святой отец, а мы свое будем. Заодно и нас, грешных, отпой.

Князь Мстислав вышел. В сенях воцарилось молчание. Шутка князя была зла и богохульна, но все понимали: похоже, так и будет.

Светозар встретил князя на лестнице: он был в новой броне, в высоком шлеме, с длинным мечом у бедра.

— Ел? — коротко спросил Мстислав, поравнявшись.

— Ел, князь.

— Ну и ладно, пойдем помирать.

Дружина стояла у крыльца, все были при оружии. Ждали князя. Мстислав остановился на самой верхней ступени крыльца и медленно обвел воинов взглядом. В стати его, в осанке явилась вдруг высокая гордость и сила.

— Други мои, — начал зычно князь. — Русичи! Приспел наш час животы свои положить за родину. Не за князя вашего, слышите, но за землю, вас родившую и вспоившую. Так давайте же драться с врагами храбро и весело, а коли умирать, то с честью. Прошу вас напоследок именем святой богородицы: не опозорьте оружия русского.

— Веди нас, князь! — взволнованно крикнул воин, стоявший впереди. И дружина закричала дружно: «Ве-ди-и!»

Мстислав дождался, когда утихнут голоса, и продолжал:

— Вашим именем беру на себя суд: трусов живота лишать на месте. А я шаг назад ступлю перед недругом — убейте меня тотчас же. Слышите?!

Дружина молчала, пораженная таким велением, и князь повторил еще:

— Слышите?! Нет трусов средь нас!

— Нет! Нет! — подхватила дружина.

Мстислав не допускал дружину к стене, пока били пороки. И так было уже много убитых, а он хотел сохранить людей для отражения приступа, который вот-вот должен был начаться.

— Князь! — закричали со стены. — Татаре переметы ладят.

— Бейте их из луков, — закричал Мстислав.

— Так нас тут мало, живых-то.

Мстислав оборотился к своей дружине.

— Кто в лучной стрельбе искусен, на стену!

Большая группа воинов кинулась к развороченной пороками лестнице. А Мстислав кричал:

— Когда в пролом пойдут, бейте их сверху!

Воины, взобравшись на уцелевшую часть стены, увидели, как сотни, тысячи людей тащили ко рву и бросали в него палки, бревна. Катили плетеные корзины с землей. У самого края рва теснились татарские воины-лучники, которые стреляли по осажденным, появлявшимся на стене, давая своим без особых помех ладить перемет.

Воины Мстислава открыли ответную стрельбу, и довольно успешную. Но урон, наносимый татарам, был почти незаметен. Своих убитых они тут же сбрасывали в ров: для перемета и тела годились.

Как только перемет был налажен и по нему стало возможно перейти ров и приблизиться к пролому, сразу перестали бить пороки.

— Сейчас пойдут на приступ, — сказал Мстислав и скомандовал: — За мной, русичи! К пролому!

Князь шел впереди дружины и поэтому первым увидел рыжие мохнатые шапки татар, появившиеся в проломе. Татары лезли так густо, что, если бы и захотели, повернуть обратно не смогли бы.

— С богом! — воскликнул Мстислав и со звоном обнажил меч.