Бычков Александр Сергеевич
Шрифт:
Везде одно и то же – выбивается дверь с петель, а где дверь прочная – мальчишки тут же подставляют лестницу и как при штурме настоящего замка ловко забираются на второй этаж и выносят окна дубинками – дальше – с диким гоготом носятся по дому, переворачивают вверх дном семейные сундуки, разбивают зеркала, переворачивают кровати, шкафы…
Когда старый сквайр Эрменгард обнажил свой старый, дедовский меч и замахнулся на разгулявшуюся детвору, его просто подняли насмех и дали дубинками хорошенько по спине, а его визжащих жену и дочь – заперли на засов в чулане. А когда Айстульфу удалось добраться до семейной библиотеки… Здоровенные шкафы из красного дерева, высотой до потолка, до отказа набитые книгами составили пищу для костра на несколько часов подряд …
Горело все – личные дневники и детские книжки, финансовые документы и копии древних хроник – огонь, самый великий демократ на свете, не делал различий между ними – он поглощал все с одинаково утробным ревем, отрыгивая клубы черного дыма в воздушное пространство…
А домик ненавистного магистра и вовсе облили маслом и подожгли – пусть сгорит все! Чума его подери!
…Однако когда огненный пир был в разгаре (в основном, благодаря богатой библиотеке сквайра Эрменгарда – неизменного председателя сельского совета и доверенного лица короля на селе, известного любителя книг и книжности, автора многотомной истории Кронбурга и его окрестностей), вдруг на окраине села раздался отчетливый громкий стук множества копыт.
Раздался сначала громкий свист! А потом – прерывистый звук армейской трубы.
Толпа бросилась в рассыпную и вскоре на площади кроме отца Сильвестра и пылающего костра, никого не осталось…
А на площадь со всех сторон ворвались на взмыленных лошадях одетые с ног до головы в броню, в белых плащах с изображением черных орлов с расправленными крыльями всадники с длинными копьями наперевес. Сзади каждого всадника сидело по пехотинцу, тоже в доспехах, которые на ходу спрыгивали с лошадей и вытаскивали из-за плеча заряженные в пол человеческого роста арбалеты и быстро выстраивались в цепь.
Они окружили всю площадь. Один из всадников – выделявшихся от остальных особенно высоким ростом – выше примерно на голову любого из них – и лошадь под ним была черная, довольно лихо спрыгнул с седла и снял шлем с головы. Это был человек с иссиня-черными вьющимися волосами до плеч и черными глазами. Он быстро подскочил к костру и внимательно посмотрел на него. А потом быстро выхватил из огня какую-то книжку, но обжегшись, сморщился и бросил её на мостовую, а потом быстро затоптал огонь на книге, и только после этого взял её в руки и прочитал на обугленном переплете золотистыми буквами частично сохранившуюся надпись: "Песнь о Роланде…". На переплете же он различил обуглившуюся тесненную золотом корону.
Лицо черноволосого покраснело от гнева:– Быстро! Воду сюда! Тушить немедля!
Солдаты пехотинцы остались стоять с заряженными арбалетами по кругу, а всадники соскочили с седел и бросились в ближайшие дома, выбивая двери с петель пудовыми кулаками, к водопроводным кранам…
Пока они заливали костер водой, черноволосый указал пальцем на мрачно и безмолвно стоящего на повозке, прям как черная статуя на кладбище, священника и быстро сказал:
– Взять его!
Двое арбалетчиков, спрятав арбалеты в наспинные сумки, бросились к отцу Сильвестру и под руки потащили его к своему господину, заломили его руки за спину и сильными ударами кулаков в латных перчатках по спине поставили на колени.
– Ты этот цирк здесь устроил, а? Ты? Отвечай, кому говорю! Знай, с тобой говорит король Гастон Авалонский, собственной персоной!
– Ты для меня не король – еле слышно прошипел преподобный отец. – Самозванец…
В этот момент один из всадников, здоровенный рыжий детина, выше любого из воинов на целую голову, вышел из разгромленной школы, неся с собой изуродованный, измазанный чернилами и истоптанный и исплеванный портрет короля.
– Смотри, твое величество, что они сделали, с-с-с-собаки!
И показал портрет. Солдаты аж присвистнули. А лицо Гастона покрылось красными пятнами. Портрет было совершенно невозможно узнать – сплошное темно-синее месиво посередине… Только по надписи… Hastonus – rex Gloriae Creatoris можно было узнать, кто же все-таки на нем был изображен…
– Рольф, давай, собирай всю деревню, строим эшафот… – а потом, не удержавшись, со всего размаху ударил латной перчаткой по челюсти отца Сильвестра. Тот, не проронив ни звука, рухнул на мостовую и на измазанные золой когда-то цветные камни вместе с кровавой слюной выпали два коренных зуба…
…Солдаты собрали на площадь кого смогли. Большая часть селян успела разбежаться кто куда, но по чердакам и погребам и сараям удалось собрать довольно много народу, в основном, детей, женщин, девушек… Большая часть представителей мужского пола куда-то пропала…
Здесь уже был наскоро сколочен из досок, выдранных из собственного дома отца Сильвестра, небольшой эшафот, а в середине его, вертикально, было поставлено одно бревно. К нему-то и был привязан бывший священник. Впрочем, узнать, что этот человек – священник – можно было только по одному признаку – выбритой на макушке тонзуре – знаку солнца, как известно, единственного нерукотворного образа Создателя в этом мире. Все остальное – священные одежды, плащ с капюшоном – были с него сняты и он был в одной рубашке и босиком.