Наум Абрамович смотрит на часы.

— Уже время им быть. Может, мерзавец Свистун повёз его в другой пансион? Вот ещё холера на мою голову! Мало мне Гунявого, так ещё какой-то Свистун объявился.

Леся прижимает лоб и нос к холодному стеклу (так всегда делала в детстве, в гимназии, — с той стороны нос кажется раздавленной сливой). Финкель неприятно свистит носом за спиной, и тёплое дыхание его иногда касается щеки. Какого чёрта не едет этот чекист?

Неожиданно с другой стороны к крыльцу пансиона подкатывает красное неуклюжее такси. Сверху видно только краешек передка и крышу коробки. Леся быстро открывает окно и осторожно высовывает голову наружу. Мелкие капли дождя колют веки, от них чешутся крылья носа, железо оконного балкончика холодно и липко впивается в ладони.

— Что? Приехал? Он?

Наум Абрамович волнуется, сгорает от нетерпения, заглядывает через плечо Леси, потом шире открывает окно и тоже высовывает голову.

На тротуаре перед входом стоит господинчик в жёлтых туфлях и модных коротеньких брючках. Пальто тоже коротенькое, колокольцем. Виден острый подбородок в прыщиках. Господинчик нетерпеливо говорит что-то в раскрытую дверь авто, потом сердито поворачивается и входит в пансион.

Из авто же сначала появляется тяжёлый кожаный чемодан, рука, потом голова в тёмной шляпе и, наконец, на тротуар вываливается сам человек. Поставив чемодан к стене, он начинает перетаскивать остальной багаж. Фигура высокая, плечистая, крупнее, чем у Мика. Каштановая бородка и тупой, тяжеловатый профиль.

Наум Абрамович сильно сжимает Лесин локоть и взволнованным неприятно-тёплым шёпотом дышит ей в щёку.

— Узнаёте? Узнаёте? Это он! Я бегу отказываться от своей комнаты. Но если не будет другой, свободной, для этого Свистуна, то они могут уехать отсюда. Ах ты, горе! Ну, я сейчас вернусь…

Леся, не оглядываясь, не отрывая взгляда от человека внизу, кивает. Наум Абрамович выбегает с напряжёнными и круглыми от озабоченности глазами.

Гунявый расплачивается с шофёром, наклонив голову к таксометру. Наверное, мало дал на чай, потому что шофёр не прячет деньги и что-то говорит. Так и есть: Гунявый торопливо вынимает из кармана какую-то монету и тычет шофёру в руку. Ага, шофёр довольно поднимает фуражку — щедрая, видимо, прибавка. И сразу же трогается с места.

Гунявый начинает примеряться, стараясь взять все пять чемоданов сразу. Два чемодана больших, три маленьких. Не будь пятого, может, и унёс бы четыре: два под мышкой, два в руках. Но пятый хоть в зубы бери.

Гунявый пробует и ту комбинацию, и эту. Эх, пятый всё равно мешает. Свистун мог бы прихватить с собой хоть один, тогда дело пошло бы.

Нет, приходится всё же оставить на улице маленькие чемоданы и нести самые большие, толкая ногой дверь. Наверное, поставил их в прихожей, потому что сразу же выходит и забирает поклажу, уже окроплённую дождём.

Леся тихо закрывает окно и вытирает платком лицо и руки. И сразу же слышит голоса в соседней комнате (и только теперь понимает, какая здесь слышимость). Женский голос и мужской тенор. Иногда возникает голос Наума Абрамовича. А Гунявый, как лакей, перетаскав чемоданы, стоит возле них где-то в прихожей и ждёт.

Голоса переходят в коридор и исчезают. Финкель, видимо, тоже ушёл с ними.

Леся долго сидит в кресле, подперев голову рукой и задумчиво глядя в окно. Детские губы сломались в гадливую подковку, глаза тоскливо сощурились. Беззвучно катятся слёзы по стёклам, грязно-серый клочок неба в углу окна — как громадная старая паутина. Неожиданными переборами лязгает что-то в трубах центрального отопления.

Стук в дверь. Вскальзывает Финкель. Леся вяло стряхивает задумчивость, принимаясь за работу.

— Ну? Как там?

Наум Абрамович удовлетворённо проводит по лысине обеими руками, горячо шепча:

— Всё как по нотам! Я так и знал: Свистун взял себе лучшую комнату в другом конце коридора. А он будет здесь. Записался Василем Михайловичем Кавуненко. Адвокат. Хе! Ничего себе адвокат! Коллега, значит! Pas mall! [9] А Свистун — дипломат, политический деятель. Тоже неплохая профессия. Но прежде всего, дорогая моя, надо как-то расшифровать, что за отношения между ними. При чём тут этот сопливый «дипломат»?

— Сразу, наверное, это невозможно сделать.

— Ну, что значит «сразу»? Я только обращаю внимание. А чего вы, голубушка, такая кислая? После вчерашнего, может, головка болит?

— Не знаю. Так. Ничего, оклемаюсь.

— Ну, я должен бежать. Предстоит свидание с Круком. Дочь моя пошла к нему на службу. Так надо посмотреть, какое впечатление произвела на патрона. Если имеешь дело с богатым человеком, то приходится считаться не только с его впечатлениями, но и с впечатлениями его шлёпанцев. Ну ладно! Пусть! Будут и у нас с вами, родненькая, шлёпанцы с впечатлениями! Правда? Ну, будьте здоровенькими и бодренькими. Завтра забегу.

Наум Абрамович нежно целует Лесе ручку, важно берёт под мышку пузатый портфель и выходит с суровой миной.

А Леся снова подпирает щеку рукой и смотрит в окно. И, когда за стеной, в его комнате, слышатся голоса, она сидит так же, не двигаясь, даже не повернув голову в ту сторону. Один голос — тенор, овечьего тембра, уверенный и болтливый. Другой — низкий, мягкий, немногословный. Если приложить ухо к двери, то, наверное, можно было бы разобрать отдельные слова.

Словно на пожар, часто и громко ударяет гонг.