— Надо воспользоваться этим его состоянием. Непременно сегодня. Как можно скорее, пока не пришёл в себя.

Соня, не переставая смеяться (только смех теперь деревянный), так же тихо бросает:

— Хорошо. Непременно.

И вслух добавляет:

— Чудесно! Артистично! Правда?

Свистун, обрызгивая всех раскалённой краснотой прыщей, в ажиотаже, вдохновлённый своим антрепренёрским успехом, перебегает от зрителя к зрителю и собирает, как пчёлка, мёд похвал. Подлетает на минутку даже к Ольге Ивановне, что всё ещё одиноко сидит за пальмой, и с краешку присаживается возле неё.

— Ну что? А? Правда же, потрясающий артист, талант, гений! Совсем другой человек! Правда? А? А завтра будет страшно зол на меня! Хи, хи, хи! Комик, ей-богу, комик!

Вспомнив что-то, он вскакивает и бежит к господину Кавуненко. Леся откидывает голову на спинку дивана, закрывает глаза. И вдруг вздрагивает: совсем-совсем близко слышен гнусавый, тёплый и странно-запыхавшийся голос.

Она видит: перед нею, низко склонившись, стоит он и исподлобья смотрит тяжёлыми, неудивляющимися и очень красными глазами.

— Мне оказана большая честь просить вас ко всему обществу…

Это ведь почти впервые он сам обращается к ней. И впервые ни робости, ни виноватости в движениях и голосе. Почтительность ещё большая, но она какая-то тихая, глубокая, добрая, и… очень похожа на волнение.

— Крайне признательна. Но мне и отсюда хорошо всё видно и слышно…

Лесе хочется, нестерпимо хочется сказать ещё что-нибудь о его неожиданном, необыкновенном преображении, но предупреждение Свистуна вяжет ей язык.

— Не смею настаивать…

И он снова низко, почтительно — как перед королевой, чьё желание — закон, который нельзя ни отвергать, ни обсуждать, — кланяется. И сразу же поворачивается, чтобы уйти. Но, повернувшись, неожиданно теряет равновесие и клонится всем телом. Ольга Ивановна приподнимается, чтобы подхватить его. Однако господин Кавуненко, похоже, и не заметил, что с ним произошло. — он выпрямляется и лёгким шагом направляется к обществу. Свистун уже бежит ему навстречу, пряча под весёлостью взволнованность и беспокойство за свой «номер». Все быстро и незаметно переглядываются. А Загайкевич с вежливым выражением лица бормочет в самое ухо Сони:

— Кажется, он уже приближается к пределу. Постарайтесь любой ценой сразу же увезти его куда-нибудь. Пока не поздно…

Госпожа Кузнецова мило кивает господину Загайкевичу, потом подходит к господину Кавуненко, властно берёт его под руку и капризно бросает, обращаясь ко всем:

— Господа! Я хочу на Монмартр! Я выбираю себе в кавалеры господина Кавуненко! Кто с нами, тот идёт одеваться!

Свистун аж подпрыгивает от удовольствия.

— Ур-ра! Все, все, все с вами!

Таким образом, с него снимается ответственность за провал антрепризы.

Но господин Кавуненко удивлённо сопротивляется:

— На Монмартр?

— На Монмартр! На Монмартр! Быстрее, быстрее!

— Ур-ра! На Монмартр! Быстрее, господа!

Свистун хватает Кавуненко под другую руку и вместе с госпожой Кузнецовой выводит из салона.

Шведы в нерешительности советуются. Итальянец бежит к Ольге Ивановне. Но госпожа Антонюк, видно, чувствует себя действительно уставшей: она необыкновенно и непривычно вялая, увядшая, побледневшая. Она решительно отказывается и идёт к себе наверх. А итальянец, поцеловав ей руку, спешит в прихожую, где госпожа Кузнецова и Свистун одевают господина Кавуненко.

Как только переднее авто с Загайкевичем, Свистуном и итальянцем трогается с места, Соня закрывает дверцу и смотрит на Гунявого. Он сильно, обеими руками трёт своё лицо и вертит головой так, словно хочет из чего-то выпутаться. Она осторожно берёт его за руку и тянет её вниз.

— Хватит. Умоетесь завтра утром.

Автомобиль хрипит, дёргается и начинает ритмично трястись всем своим телом. Гунявый опускает руку, другой поправляет шляпу и поворачивается к Соне.

— А кто с нами? Кто из дам?

— Я. Разве вам недостаточно?

— Надеюсь, госпожа Антонюк не поехала?

— О, не волнуйтесь! Одно слово Монмартр пугает её нравственную душу.

Соня снова берёт его руку и одним пальцем поглаживает под манжетом нежную тёплую кожу. Гунявый неожиданно освобождает руку, обнимает Соню за плечи и поворачивает к себе. В мелькающих полосах света от уличных фонарей лицо её как будто прыгает, кажется загадочным и очень красивым. Она легко и податливо наклоняется к нему и ждёт.

— Ну? Что же вы? И сегодня страшно поцеловать?