— А мы чем хуже? — звенящим голосом спросила студентка в курточке, и все девушки подались к капитану, ободренные его молчанием.

— Зачисляйте нас, товарищ командир, ну, пожалуйста, очень вас просим… Не пожалеете, — заговорили они.

Спартак, который, несмотря ни на что, решил заполучить адресок у приглянувшейся ему хорошенькой смугляночки с длинной темно-русой косой, раскрыл было рот, но тут же поперхнулся. Словно угадав желание Жуликова, Ермаков наступил ему на ногу, отодвинул в сторону.

— Нет, дорогие товарищи, — проговорил капитан голосом, одновременно растроганным и печальным, — идите, пожалуйста, идите, мы управимся с ними сами… Учитесь, учите… Война еще надолго, а без вашего хлеба мы до Берлина не дойдем. Всего вам доброго…

— Счастливого пути, девушки, — ласково добавил Спартак, огорченный своей неудачей и довольный тем, что все же не сердится на друга, виновника этой неудачи. — До встречи после войны.

С внезапно явившейся щемящей тоской смотрел Николай вслед маленькой группке. Девушки и их учитель уходили печальные, расстроенные. Мимолетная встреча, двухминутный разговор, а кажется, что знаешь людей давным-давно, веришь их чистым порывам и готов сделать для них даже невозможное.

«Счастливого пути, дорогие мои землячки, мои соотечественницы, — мысленно обращается капитан к исчезнувшим во тьме военной дороги юным существам. — Желаю вам благополучно пройти через войну, остаться такими же верными и чистыми, как сейчас…»

— Пойдем проверять посты, лейтенант, — позвал он Жуликова, чувствовавшего себя немного виноватым перед товарищем за свои робкие попытки поухаживать за студентками.

— Больше не сердишься? — повеселел Спартак. — Люблю отходчивых…

К полуночи капитан в сопровождении ординарца Илюшки Наумова, розовощекого крепкого паренька, пришел в домик, где раньше была проходная кирпичного завода.

Здесь собралось уже много народу. В углу гудел зуммер — связисты, обратившиеся к своему привычному ремеслу, выкрикивали странные позывные:

— Фиалка, я — Черемуха. Как слышишь? Соедини меня с Резедой. Здесь двадцатый, передаю ему трубку.

Чем темнее становилось, тем явственней проступали огни пожарищ впереди обороняющихся, на западе, и позади них, в городе. В открытые окна тянуло горьким запахом гари. Где-то гремело, ухало, взрывалось. Война лихорадила ночь, перенося огонь с привычной, изболевшейся земли в высокое недоступное небо, всегда равнодушное к людским горестям и радостям. Прерывисто загудели в черной вышине невидимые самолеты, и в поиск тут же взметнулись острые светлые лезвия прожекторов, засновали по небу, ведя за собой разноцветные нити пулеметных трасс. Полыхнуло пламя в той стороне, где была река, и через секунду донеслись плотные тугие разрывы.

— Бомбит немец переправу, — сказал кто-то со вздохом. — Не дает она ему покоя.

— Раз бомбит, значит цела, — отозвался другой голос.

Пехотинцы завесили окна плащ-палатками, зажгли коптилку. В комнате стало сине от махорочного дыма.

— Попроси, пожалуйста, всех выйти на минуту, — неожиданно оказал капитан Жуликову. — Не спрашивай, сам поймешь. Давай, Илюша, тяни, да живее, не бойся! — приказал он ординарцу.

Пока стягивали комбинезон с капитана, лейтенант настороженно молчал, ничего не понимая. Но, увидев бинты, охнул:

— Да ты же ранен!

— Рана старая открылась — не долечился товарищ комбат, ушел из госпиталя, — объяснил ординарец. — Мы сейчас быстро, дело привычное.

Капитан, закусив губу, молчал.

— Бинтуй сверху, немного ваты подложи, где промокло, — тихо оказал он ординарцу. — А тебя, Спартак, попрошу: никому ни полслова.

— И никто не знает? — спросил лейтенант, почти потрясенный этим непоказным, спрятанным от других мужеством.

Вернулись в комнату связисты, пришли стрелковые командиры, экипажи танков. Стало тесно и шумно. Неожиданно зазвонил висевший на стене телефон. Это вызвало веселое оживление. Все позабыли, что на свете, кроме полевого, существует еще звонкоголосый городской телефон.

— Совсем как в мирное время.

— А может, немец из Шахтного звонит.

— Спрашивает, будем ли оборону держать.

Лейтенант осторожно взял трубку, послушал.

— Полный порядочек и в пехоте и в танковых войсках! — закричал он радостно. — Как нас нашли? Устроились нормально. Как в санатории… Спрашиваете, как дядя? Нет, дядя еще не пришел. Придет — встретим по-суворовски. Закуску нам не мешает подкинуть. И в прямом и в переносном смысле. Хорошо, будем ждать.

— Это знаешь кто? — понизив голос, спросил он у капитана. — «Азербайджанская свадьба». Нашел ведь нас! Обещает скоро подкинуть еду и боеприпасы. Хочет с тобой говорить.

— Командир коробок? — гортанный голос подполковника Мамедова звучал совсем рядом. — Как дела? Хорошо? Желаю успеха. Все потребное для боя и жизни скоро подкинем. Ну, счастливо, парень молодой! О приглашении моем не забыл? Какое, какое!.. На свадьбу. Сейчас передам трубку твоему вышестоящему.

Капитан вздрогнул и побелел, услышав голос командира бригады.

— Ты жив-здоров, Ермаков? — гулко отзывался в мембране взволнованный раскатистый бас полковника Коваленко. — Очень рад, очень рад. И я, видишь, тоже жив. Слушай меня, Николай. Мне все о тебе рассказали. Я доволен тобой. Хорошо воюешь! Скоро подъеду, поблагодарю всех лично. Сейчас у тебя будет Вайман, привезет, что нужно. Ну, счастливо… сынок…