Шрифт:
Кейт подошел к окну.
— Привели мою лошадь. Поездка в Дарем и обратно займет большую часть дня. Возможно, кто-то из нас найдет выход, но если нет, мне нужно знать дату твоего рождения и имена родителей.
Несмотря на бездну пугающих проблем, Пруденс вдруг сделалось неловко от того, что придется назвать свой возраст.
— Я родилась 26 сентября 1739 года. Мой отец — Эрон Юлгрейв, мать — Джоан Райт.
— Будет честно поделиться такой же информацией. Я родился 4 февраля 1739 года. Отец — Себастьян Бергойн, мать — Флавия Кейтсби.
Сами имена говорили о разных мирах. Ему следовало жениться на какой-нибудь Флавии, Лидии, Огасте, а не на Пруденс.
— Ты здесь в безопасности?
— На окнах решетки, — напомнила она.
— Но опасность может войти в дверь. Сомневаюсь, что твой разочарованный жених вломится сюда, зато он может подослать кого-нибудь для реванша.
Перед внутренним взором Пруденс предстало лицо Дрейдейла, за миг до того, как он ударил ее, багровое от гнева, с бешеными глазами. Вдруг стало нечем дышать, темная пелена застилала глаза.
— Пруденс! — поддержал ее за талию Кейт.
Подхватив на руки, он понес ее из комнаты, спрашивая дорогу.
— Не надо, правда…
Но миссис Поллок быстро объяснила, куда идти, и Кейт понес Пруденс, как ребенка, наверх, в комнату, где она провела последнюю ночь, по которой шагала до рассвета. Ее уложили на постель, миссис Поллок, беспрерывно бормоча «О Господи, о Господи», подсунула ей под спину взбитые подушки.
— Прости, обычно я не такая слабонервная.
— Этот день был испытанием Боудики.
— Но ты-то не дрогнул.
Похоже, Кейт счел это забавным.
— Приношу искренние извинения, но мое испытание не было столь суровым. Пруденс, если ты действительно хочешь, чтобы я остался…
— Остаться здесь?! — задохнулась миссис Поллок. — Сэр, больше никаких скандалов!
Пруденс упала на подушки и услышала, как потрескивает соломка ее шляпки. Вытащив булавки, она запустила шляпкой в стену. Цветы отвалились.
Катастрофа! Катастрофа! Катастрофа!
Если Кейт Бергойн, воспользовавшись возможностью уехать, не вернется, она не станет его винить. Но что тогда станет с ней?
Миссис Поллок поспешила назад, рядом семенила пожилая горничная.
— Ох, твоя шляпка! Ничего страшного! Не надо плакать, милая…
Она плачет?
— Скоро все уладится, и ты сможешь отдохнуть. Такой день, столько всего случилось, а только полдень миновал!
Кейт спустился вниз и сказал, что хочет поговорить с Толлбриджем в гостиной. Когда тот вошел, Кейт захлопнул дверь.
— В мое отсутствие вы не позволите Дрейдейлу войти в этот дом.
— Мне не нравится ваш тон, сэр, но я уверен, что Дрейдейл сейчас не в состоянии разъезжать с визитами.
— Теперь о вашей дочери. Я не хочу, чтобы она обвиняла и поучала Пруденс.
— Вы хотите, чтобы я запретил дочери появляться в ее родном доме? Ну, знаете ли, сэр… Но если вы настаиваете, сегодня ее здесь не будет.
Кейт смягчил свои манеры, сообразив, что, к несчастью, придется просить Толлбриджа об услуге.
— Я вам очень благодарен, сэр, и сожалею о причиненном беспокойстве. Я действительно беспокоюсь о благополучии моей невесты.
— Конечно, конечно. Это вполне понятно.
Выбора не было.
— Дело в транспорте.
— Транспорт?
Толлбридж поднял брови, на губах промелькнул намек на ухмылку. Наверное, это мастерство торговца — чувствовать потребности других.
— Мне понадобится карета, чтобы перевезти Пруденс и ее багаж в мой дом. Я не ограничен в средствах, но у меня мало наличных. Я отправился в поездку вчера, не ожидая таких сложностей.
— Далеко ехать? — спросил Толлбридж.
Ожидаемый вопрос, и Кейт приготовил в ответ полуправду.
— Думаю сначала отвезти жену в фамильный дом.
— В Кейнингз? Прекрасное место. Уверен, Пруденс будет в восторге. Позвольте снабдить вас каретой и слугами, Бергойн. Почту за честь.
Да, Толлбридж явно горит желанием наладить связи с графом. Кейт, однако, надеялся получить деньги. Если он воспользуется каретой Толлбриджа, то конюх и кучер узнают правду, как только окажутся в Кейнингзе.
Ну и пусть. Все равно долго ее не скроешь.
Но, черт побери, он ничего не сказал Пруденс! Как она отреагирует, узнав, что брак сделает ее графиней? Это сочтут счастливым билетом, но ему-то лучше знать. Внезапное превращение в графа обернулось для него адом.