— Кит, как бы я хотел стать таким же большим, — мечтательно произнес Арсений. — Можно было бы сэкономить на колесе обозрения.

— А мы сейчас попробуем… сэкономить!

Никита поднял Сеньку и посадил себе на плечи.

— Ура! — закричал тот. — Урра! Я жираф!!!

Заинтересовавшийся необычной конструкцией, Самсон Гамлетович подошел к Сеньке, лупившему изо всех сил ногами Никиту по груди, и перегнулся к нему через ограждение.

— Кит, он меня за своего принял! Теть Лен, что делать?!

Лена, вздохнув, достала из сумки яблоко и протянула племяннику.

— На, угости родственника.

— Урра! — Сенька протянул яблоко жирафу, и тот, мелькая фиолетовым языком, стрескал угощение с таким аппетитом, будто неделю ничего не ел.

Лена взяла Говорова под руку.

— Пойдем еще кого-нибудь посмотрим, а то у меня уже шея затекла на Самсона Гамлетовича смотреть.

Никита вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым.

Ребенок на шее, Лена, мягко положившая руку на его предплечье, и жираф-попрошайка в вольере… Почему он раньше не знал такого простого рецепта?

Еще были необязательные компоненты этого счастья — солнечный день, например, и перепачканные мороженым брюки, — но все основные ингредиенты, он точно знал, работали только на выработку эндорфинов, адреналина и еще каких-то неведомых, неизвестных науке гормонов, от которых хотелось запеть и взлететь вместе с Леной и Сенькой, слегка придушившим его липкими пальчиками и колотившим пятками по груди.

— Знаешь, я решил не экономить на колесе обозрения, — сообщил он Арсению.

— И я решил не экономить! — И Сенька особенно сильно ударил Никиту пятками в грудь.

Говоров закашлялся, потом быстрым шагом направился по дорожке в ту сторону, куда потоком устремлялась толпа.

— Тут нет колеса обозрения, — засмеялась Лена.

— Да? — остановился Никита. — А что здесь есть?

— Пойдем посмотрим павлинов. Я никогда не видела, как они распускают хвосты. Не везло.

— И я не видел, — деловито сообщил Сенька. — Кит, на колесе мы завтра прокатимся, а теперь давай сделаем, чтоб тете Лене повезло.

— Давай, — согласился Никита. — Только не бей меня пятками и не души, а то не доедем.

— Я постараюсь, — сказал Сенька и действительно перестал сучить ногами и ослабил хватку.

— Фантастика, — улыбнулась Лена. — Да в тебе Макаренко пропадает… Кит.

— Кто только во мне не пропадает, если покопаться, — подмигнул ей Никита, и они свернули на дорожку, где стоял указатель «Дом птиц».

Если покопаться — в нем действительно много чего пропало в последнее время…

Чувство радости, например, от простых, приятных вещей. Хорошего ужина. Короткой прогулки. Интересного фильма. Смешного анекдота. Талантливой музыки.

В одиночку это не имело никакого смысла, не приносило удовольствия, потому что радостью нужно делиться, а делиться с некоторых пор стало не с кем.

Тот, кто сказал, что одиночество тяготит только тех, у кого внутри пусто, — не прав. Можно быть очень думающим и содержательным человеком, но когда не с кем разделить удовольствие, жизнь не приносит радости.

Неудачи, невзгоды, непогожие дни вполне можно пережить в одиночку, но невозможно оставлять только себе счастливые открытия, положительные эмоции и прелести отдыха.

Тогда все это ни к чему.

Он и привык за последний год, что ему это ни к чему. Ощущал себя роботом — работа, еда, работа и отдых, ровно столько, чтобы опять включиться в эту самую работу.

Его желание после неудачного брака снова заполнить свою жизнь семейными отношениями обернулось крахом и попыткой суицида второй половины. Она, эта половина, хотела доказать Никите, что он недостоин ее любви…

Элина Баженова проходила свидетельницей по делу о смерти пассажира в аэропорту. Жгучая брюнетка со жгучими темно-карими глазами и тонкими чертами лица. Белоснежная кожа и фигура без той болезненной стройности, которую принято считать эталоном.

Красавица, равнодушно подумал тогда Говоров на допросе.

Происшествие яйца выеденного не стоило, пассажир умер в зале ожидания от инфаркта. Но он оказался клиентом туристической фирмы, которая принадлежала Элине, и нужно было задать ей пару вопросов, чтобы закрыть это дело за отсутствием состава преступления.

Элина отвечала на вопросы охотно и подробно, а Говоров под взглядом ее цыганских очей почувствовал себя неуютно. Может, все дело в ее сладких духах, от аромата которых кружилась голова и плохо соображалось.