— Где ты его взял?

— Он кричал у тебя под дверью.

— Но я не собираюсь заводить никаких котов!

— Значит, твои родственники собираются. Или друзья.

— Какие родственники? Какие друзья?! — возмутилась я.

Котенок поставил передние лапы мне на ногу и попытался вскарабкаться вверх. Пришлось взять его на руки.

— Ну, ведь у тебя всегда тут кто-то толчется… Деловые партнеры с букетами, сестры с проблемами и другие братья по разуму.

— Ты, например, — хмыкнула я.

Никита посмотрел на меня исподлобья, потом на белые тюльпаны в вазе, потом на оранжевый купол зонта…

— Да, например, я, — сказал он хмуро.

— Слушай, — вконец разозлилась я, — у меня впечатление, что ты пришел меня жизни учить. Забирай своего кота — и до свидания. И вообще, что за привычка у тебя появилась вламываться ко мне без звонка?! — Я вручила Говорову котенка и кивнула на дверь.

Никита, прежде чем выйти, не оборачиваясь, спросил:

— А если я позвоню, ты мне откроешь?

— Не знаю.

Он ушел, хлопнув дверью.

Молодец, похвалила я себя. Еще не хватало идти на поводу у мужских бзиков. Пусть даже и прокурорских…

Я прошла на кухню и раздраженно включила чайник.

Дожила… Вокруг меня кипят какие-то мелодраматические страсти, и мне приходится на них как-то реагировать, что-то говорить, принимать решения. Устала… Хотя, не скрою, ревность Никиты, если, конечно, это ревность, а не оскорбленное мужское самолюбие, немного мне льстит.

Тешит мое женское самолюбие.

Можно было покопаться в себе и повыяснять — какое мне дело до его ревности и почему она не оставляет меня равнодушной, но я не стала. Как говорил мне один знакомый психолог, если вы вдруг что-то раскопали в себе, быстренько закопайте обратно, иначе последствия могут стать непредсказуемыми.

Только я налила себе кофе, как зазвонил мобильный. Думая, что это опять Сашка, я схватила трубку, не посмотрев на дисплей.

— Что-то случилось?

— Ничего. Я же обещал позвонить, — услышала я голос Никиты. — Вот и звоню. Можно зайти?

— Ты уже заходил, — неожиданно меня стал разбирать смех — мелодраматические страсти набирали обороты, и я не знала, как этому противостоять, да и противостоять почему-то не очень хотелось…

— Это была репетиция. Неудачная, — объяснил Говоров.

Я подождала, не скажет ли он «извини», но он не сказал.

Я пошла в коридор и открыла дверь.

Никита стоял со смиренным лицом, с котенком за пазухой и красным пионом в руке. Точно такие же росли у подъезда на клумбе.

— Заходи, — велела я. — Если ты придешь в третий раз, возле моего дома ничего не останется — ни котят, ни цветов.

Он шагнул в коридор и поцеловал мне руку.

— Прости за истерику.

— А сейчас что?

— Раскаяние. Я был не прав.

— В чем?

— В том, что приревновал тебя к этому… — Он жестом показал рост и стать Троицкого.

— Так это была ревность?

— А ты думала, я у твоего подъезда с цветами по большой дружбе торчу?

— Я ничего не думала.

— Зря. — Он прошел в комнату и сел под оранжевый зонт. Два зеленых глаза из-под его пиджака внимательно следили за мной. — На твоем месте, ваша честь, я бы задумался, отчего у немолодого серьезного прокурора съехала крыша…

Я пожала плечами и села рядом с ним. Никита ждал, что я что-то скажу, но я молчала и радовалась, что могу позволить себе молчать легко и непринужденно, как дышать.

С Кириллом я так не могла, вдруг подумалось мне. Я всегда напрягалась — как выгляжу, интересна ли, остроумна, не скучно ли ему со мной?..

— Кто зонт подарил? — Говоров поднял глаза на оранжевый купол.

— Любовник. Олигарх, между прочим.

— Слишком красивый для олигарха. Думаю, ты купила его сама, чтобы в пасмурный день было больше света. Правда, Валенок? — спросил он у котенка.

— Почему Валенок?

— Потому что он черный и теплый.

— Я все равно его не возьму.

— А вместе со мной?

— Ты не торопишься?

Никита пожал плечами. Вздохнул.

— Наоборот, думаю — опоздал.

Я улыбнулась — такое трагическое у него было лицо.

— У меня два билета на вечерний сеанс. Пойдешь? — спросил он.

— С Валенком? — удивилась я.

— Его никто не увидит.

— Зато услышат!

— Там такой громкий звук… Только его покормить надо. У тебя молоко есть?