Таисия Георгиевна допила кофе, вернулась в дом, легла в своей комнате. У них с мужем были разные комнаты – чего тесниться-то, если целый дом в их распоряжении!

Перед тем как уснуть, женщина вспомнила, как они с мужем встречались еще до свадьбы. Девушкой Тася была тоненькой, с водопадом черных волос и очень страстной. Кажется, они круглые сутки только и делали, что занимались любовью. Именно в тот период Фидель принадлежал одной ей, юной Тасе.

Потом она забеременела, потом он, как честный человек на ней женился. Потом… Потом, в один прекрасный день, когда муж вернулся с работы, Тася что-то ощутила… Что-то странное, незнакомое – в его взгляде, в интонациях его голоса. Наверное, именно тогда, в тот день, Фидель в первый раз ей изменил. О, как больно, как невыносимо больно ей стало тогда… Но она сама ничего не могла изменить. Так и жила потом – любя и страдая.

Потом родился сын, хлопот полон рот, потом она стала поправляться… Как-то не получалось вернуть те, первые, полные огня отношения. А потом Тася привыкла к неверности супруга. Не смирилась, нет, но – привыкла.

…В дверь постучали. Таисия Георгиевна с трудом села, отбросила спутавшиеся волосы с лица.

– Тася, ты спишь? – с той стороны двери спросил супруг. – Ладно, потом…

– Фидель, заходи! – крикнула женщина, спустила ноги с кровати и торопливо нашарила ими тапочки.

Муж появился на пороге – и, как всегда, сердце Таисии дрогнуло от восторга, от радости. Она каждый раз испытывала это чувство, когда видела мужа после долгого отсутствия.

– Как дела? Никто сегодня не умер? – шутливо спросила она.

– Обошлось… Тася, хочу сделать тебе подарок.

– Да?..

– Вот, держи, – Фидель достал что-то из кармана, опустил ей на ладонь.

– Ой… Это ж тот самый! – На ладони Таисии Георгиевны лежал знакомый перстенек. Таисия Георгиевна обожала «ювелирку» (это было третье ее наслаждение), и, к чести мужа, тот всегда баловал ее драгоценными подношениями. – Она продала, да? Как ты ее уговорил? Ведь такая вредная медсестра…

В лице Фиделя ничего не изменилось, но взгляд как будто дрогнул. Таисии Георгиевне это не понравилось. Она, умевшая разгадывать любое движение губ, взмахи ресниц и мельчайшие модуляции голоса, в этот раз озадачилась. Фидель был явно чем-то разочарован. Он тосковал.

– Как ты ее уговорил? – нетерпеливо переспросила Таисия Георгиевна. – Хотя я догадываюсь…

– Перестань, Тася. Не придумывай. Дина сама отдала мне его.

– От-да-ла?

– Продала. Конечно, продала.

– За сколько?

– Ой, Тася, какая разница… – пожал плечами муж и вышел из комнаты.

«Сдам в растяжку… Но – камень чудесный! – размышляла женщина, рассматривая перстень. – А что там с этой Диной у Фиделя произошло? Вертихвостка, ей еще отплачутся мои слезы!» Таисия Георгиевна и в самом деле заплакала. «Он тебя не любит, – сказал злой голос внутри ее. – Он от тебя откупается. И чему ты радуешься, дурочка?! Золоту-рубинам?.. Лучше б муж тебя поцеловал лишний раз! Лучше б он спал с тобой в одной кровати… Лучше б он желал тебя – как тогда, тридцать лет назад! Любовь – разве она не дороже твоего золота?»

Таисия Георгиевна совсем расстроилась. Плакала долго у себя в комнате. К вечеру успокоилась и, как всегда, опять с нежностью стала думать о муже. Конечно, она его простила, что бы там у него на стороне ни было…

Но зато она не простила себя. Как она могла потерять самое ценное, что было в ее жизни, – любовь своего Фиделя?

В этот вечер Таисия не стала ужинать. И не потому, что решила сесть на диету. Просто у нее аппетит пропал. Она впервые не хотела есть!

Дина никогда бы не пожелала расстаться со своим перстнем в здравом уме и твердой памяти. Это ведь была самая ценная вещь в ее жизни! Но она понимала, что просто так ничего не бывает. И невозможно уже казалось вежливо расшаркаться с Курбатовым, согласившись: «Ах, Фидель Рауфович, спасибо вам, что не воспользовались моей опрометчивостью!» – и тем самым исчерпать инцидент.

Позже, находясь почти неотлучно в палате интенсивной терапии и наблюдая за состоянием пилота, попавшего в аварию, Дина снова и снова вспоминала тот момент, когда она спорила с Курбатовым – жить или не жить Раевскому. Женщина пыталась понять, что же тогда произошло.

Это была как будто не она. Она, Дина, не стала бы спорить с начальником, человеком умным, знающим свое дело. Сказал – не перенесет пациент операции, значит, не перенесет. И это была не жестокость, не цинизм врачебный, а – знание законов медицины. Суровая реальность, которой так боятся истеричные романтики, любящие обвинить скопом всех докторов.

И Курбатов, тот, которого знала Дина, на слабо@@ тоже не поддался бы. А вот тогда взял и почему-то поддался! Словно два ангела, стоя за плечами умирающего, вступили между собой в ожесточенный спор – жить или не жить их подопечному. Один ангел был с черными крыльями, другой – с белыми. Ангел жизни и ангел смерти – воевали за человека по имени Никита Раевский.