Подобные заявления, если подумать, граничили с хамством, но я терпела. Может, из-за любви? Не знаю, я вообще не особо интересуюсь мужчинами. И до знакомства с Донато у меня ни с кем не было серьезных отношений. Но я консультировалась с опытными подругами, и они сказали, что все мужики ведут себя примерно одинаково. И думают. И даже смотрят всегда в одну сторону, известно, какую. Надо просто не обращать внимания на их глупости. Это даже хорошо, что они такие тупые. Благодаря этому, умным женщинам легко ими управлять. Но у меня как-то не получается управлять Донато. Наверное, я не такая уж и умная.

А зачем я надела тогда именно эту юбку и прозрачную блузку, я не знаю. Говорю же — машинально. В прострации.

Когда я вышла из спальни, в лице Гомеса что-то дрогнуло и изменилось. И он сразу предложил называть его Хуго. Мол, дела делами, но мы же земляки. В том смысле, что испанцы. Зачем излишний официоз? Но мне было все равно: Хуго, сеньор Гомес или даже дон Педро, живущий в Бразилии, где много диких обезьян. Бабушка Софья очень любила этот русский фильм про тетушку, которая здравствует, и часто смотрела его по видику. А я никогда не понимала, чего смешного в том, что человека зовут "дон Педро"? Странное у русских чувство юмора. Хотя я тоже отчасти русская. И порой намекаю на это знакомым, когда речь заходит о космосе или балете.

А потом мы вышли с Хуго Гомесом на улицу и сели в машину, которую он умудрился припарковать на тротуаре у самого входа. Но едва Гомес собрался включить зажигание, как появился полицейский. Вернее, этот, как его…

— …Гаишник, — подсказал Михаил.

— Ну да. И он сказал, что Гомес нарушил правила. А тот начал спорить. А мне что-то стукнуло в голову, и я сказала — не спорь. А этот, гаи-ишник, даже стал радостным, и сказал Гомесу, что тот должен зайти к ним в машину. А я сказала, что мне надо вернуться в номер, потому что я забыла телефон. А потом я убежала.

— Быстро бежала?

— Нет. Наверное, нет. А почему ты об этом спросил?

— Юбка у тебя шибко узкая.

Лицо у Михаила было серьезным и даже печальным. Но кончики губ заметно подрагивали.

— Смеешься? — с сарказмом спросила София. — Над кем смеешься? Над собой смеешься?

— Ух, ты! — у Михаила вытянулось лицо. — Даже это знаешь?

— А ты что думал? Я хорошо знаю русскую литературу. Может быть, даже лучше тебя.

— Ладно, не хвались, идучи на рать.

— Чего?

— Проехали. Все рассказала?

— Вроде все… А ты — все понял?

— Не до конца… Ты как-то странно рассказывала, с паузами. Я уж тебя старался не перебивать, чтобы не сбилась. Говоришь, потом задумываешься о чем-то своем, затем продолжаешь. Но такое ощущение, что думаешь одно, а мне говоришь о другом. Или по-другому, будто редактируешь себя на ходу… Ладно. Суть я, кажется, уловил…

Вляпалась ты крепко — это понятно. Убийство человека — это, дорогая София, более, чем серьезно. Если его раскроют — ты получишь срок на полную катушку. В смысле — максимальный.

— Ты думаешь, мы зря не сообщили в полицию?

— А ты знаешь, кто я по профессии?

— Нет.

— Адвокат. И, как юрист, скажу тебе, что если есть хоть какие-то смягчающие обстоятельства, надо идти на сотрудничество с правоохранительными органами. Не убегать, не прятаться и, тем более, не прятать трупы. Спрятать труп — расписаться в злом умысле.

— Но Донато… Донато мне сказывал… Я подумала, что он прав.

— Ну, Донато, это, конечно… — протянул Михаил с неопределенной интонацией. — Донато, это голова. Твой приятель прав в одном — уж больно странные обстоятельства всему этому сопутствуют. И мотивы убийства, действительно, было бы очень трудно объяснить. Потому что непонятны мотивы, как его, профессора. Чего он так взбесился? Но из этого не вытекает, что в полиции тебя поставили бы к стенке. Там тоже люди, а не звери.

— А что значит — поставить к стенке?

— Это я образно. Расстрелять, значит. Тебе это при любом раскладе не грозит. В Испании ведь смертная казнь отменена.

— Миша! Я буду сердита, — София нахмурила брови. — Почему у тебя такой черный юмор?

— Извини, София. В России у всех черный юмор. Страна такая, юморная. Знаешь, как шутили в блокадном Ленинграде? Сегодня хлеба не будет — пилораму разбомбили… Не поняла? Дедушка Эстебан не рассказывал?.. Жалел, значит.

Когда Михаил упомянул о дедушке, София внезапно вспомнила о Бартолоуме. "А я ведь ему так и не позвонила. Волнуется, наверное. Звонит мне на мобильник. А я его оставила в номере. Неужели Донато прав, и дедушка тоже как-то замешан в этой истории?"

— А зачем приходил Гомес? Как ты думаешь, Миша, полиция узнала про убийство Анибала?

— Во-во, Анибал. Почти Ганнибал. Только вместо Рима — со слабой женщиной связался… Не могу чего-либо утверждать. Узнать-то они могли, но так, как Гомес, в подобных случаях не действуют. Если испанская сторона подозревает тебя в убийстве, они должны обратиться в местные правоохранительные органы. А то, что делал Гомес, самодеятельность какая-то. Объяснить можно только одним — в консульстве не хотят огласки, а информация поступила по спецканалам. А это означает, что официальных объявлений тебе пока не предъявлено. Но хорошего все равно мало… Вот что мы сейчас сделаем. Теперь я тебя просто обязан отвести к старикам.