Седьмой взял со стойки конфеты в глазури. Он повертел в руках пачку, но срока годности не нашел. Дернул за левый уголок упаковку, не рассчитал силы, и конфеты рассыпались по полу. Матюгнувшись, Седьмой взял новую пачку, открыл ее. В этот раз конфетки не выпали. Красные, зеленые, желтые, синие, коричневые, они блестели глазурью на свету и так и просились, чтобы их съели. Сжав большим и указательным пальцами лакомство, Седьмой застыл в ожидании. Последний раз сладкое он ел года два назад. В Норовых местах отмечали женитьбу правнука старейшины с дочкой мельника. Гостей бесплатно кормили, поили. Седьмой случайно оказался на празднике и попробовал кусочек шоколадного торта…

Но безопасно ли есть конфету? Он, Седьмой, не знает, сколько времени пролежала упаковка с глазурными шариками в магазине. По самым скромным прикидкам ей лет двадцать. Но с другой стороны: что-то в окружающей действительности было не так. Во-первых, Манекен не видел его, Седьмого. Во-вторых, на улице жарило солнце, несмотря на то, что на дворе стояла осень.

— Да и хрен, — сказал Седьмой и съел конфету. Чтобы прокусить глазурь, потребовалось приложить усилия. Начинка же оказалась кислой.

Седьмой мысленно воззвал к кукле, но она не ответила.

Что теперь делать? Любоваться Манекеном? Или же возвращаться домой? Другое дело, что Седьмой не знал куда идти. Он спустился в подсобку. В правом дальнем углу комнаты красовался телевизор. На кнопках переключения каналов была пластиковая желтая бабочка. Возле двери стоял шкаф, кровать и маленький холодильник. На холодильнике горели четыре свечи, хотя света из магазина хватало, чтобы все видеть. В подсобке пахло помойкой. Впрочем, помойкой несло во всем магазине.

Манекен сидел на краю кровати и смотрел на пол. Лицо казалось удивленным, глаза загадочно блестели. Седьмой еще больше уверился, что Манекен не был человеком. Тыльные стороны ладоней покрывали трупные пятна, на левой руке пульсировали зеленые прожилки, на шее тянулась глубокая рваная рана. Хотя… Всплеск и не так мог изменять людей.

В подсобке заиграла музыка. Седьмой от неожиданности отскочил от двери, стукнулся плечом о шкаф, зажал уши руками. Музыка звучала очень громко, раздирала барабанные перепонки, но с каждым ударом сердца становилась тише и тише. Сначала слов нельзя было разобрать, голос певца смешивался с музыкальными инструментами. «Темная… гудят… ты не спишь… слезу утираешь», — разобрал Седьмой в песне.

Пластмассовая бабочка на телевизоре затрепетала и взлетела к высокому потолку, затерявшись за шкафом. Манекен по-прежнему пялился в пол. Он, похоже, не слышал и не видел ничего, решил Седьмой.

Музыка исчезла также резко как появилась. Словно некто выдернул провод из проигрывателя. Седьмой присел на корточки. Голова гудела, ломило глаза. И тут взгляд зацепился за иглу, торчавшую из левого глаза Манекена. Брови Седьмого поползли вверх. Он точно помнил, что никакой иглы не было. Но… Но…

Седьмой подошел к кровати и наклонился перед лицом Манекена. Игла торчала прямо из радужки.

«Вытащи ее, — вновь дал о себе знать Голос. — Она тебе понадобится, чтобы понять».

Понять что?

Не думая о последствиях, Седьмой выдернул иглу из глаза Манекена. Тот продолжал сидеть, ничего не замечая. Игла в длину оказалась сантиметров десять. Тонкая на концах, она толстела к середине. Седьмой попробовал сломать иглу, но не получилось даже погнуть ее, словно она была сделана из титана.

«Воткни ее себе в руку», — сказал Голос.

Но выполнять приказ Седьмой не спешил. Он не знал сомнений в выборе пути после того, как поселился в Диком лесу, не знал терзаний, не отвлекался на отдых. Седьмой упрямо шел к своим целям — разгадать Всплеск, рассчитать его появления, найти ту магическую силу, что управляла монстрами. Годы ушли на то, чтобы понять простейшие механизмы возникновения нор. И вот когда перед ним, Седьмым, появилась возможность разгадать загадки Всплеска, он не мог решиться. Мешал внутренний голос, который твердил, что слепо доверять кукле нельзя. Наверняка она прячет козырь в рукаве, но…

Прочь сомнения. Обратного пути нет.

Седьмой воткнул иглу в ладонь, кольнуло, выступила кровь. С минуту ничего не происходило, но потом Манекен… засиял. Седьмой на всякий случай отошел от него к двери. Кожа Манекена заблестела, словно ее посыпали алмазной крошкой.

«Ты сильный, — раздался у Седьмого в голове новый голос. Женский голос, какой бывает у девушек, когда они, затаив дыхание, говорят о своей любви парню. — Уходи из магазина, Коль. Уходи, заклинаю тебя! «Архаровцы» будут мстить. Найди другой дом ради меня».