Весьма неточно перечислены регионы, где говорят на берберских языках. Так, оазис Ауджила (Авгилы Геродота) находится в современной Ливии, а не в Египте. Упоминая Малую Кабилию, авч тор почему-то пропускает Большую Кабилию — горный массив к востоку от г. Алжир, где проживает большая часть кабилов. К перечисленным районам следует добавить ряд населенных пунктов Туниса (Сенед и др.), Ливии (оазисы Куфра, Эль-Фоджаха, г. Зуара, или Зувара), Алжира (между городами Алжир и Тлемсен, в Южном Оране, оазисы Туггурт, Тиндуф и др.), Юго-Западную Мавританию (западноберберское племя зенага). Неточно и цитируемое Лотом описание Андре Бассе «северо-западной географической границы» распространения туарегов, пересекающей Сахару от Гадамеса до Томбукту, равно как и утверждение самого Лота о том, что «западнее этой границы речь идет уже о диалектах, родственных языку зенага». Во-первых, к юго-западу и западу от Томбукту тоже живут туарегские племена (шабун, тенгерегиф, кель-антессар), во-вторых, никаких диалектов, родственных зенага, в берберологии не засвидетельствовано (зенага — группа близкородственных диалектов, локализованных в одном небольшом регионе), а многочисленные североберберские языки и диалекты, распространенные к западу от линии Гадамес — Томбукту, родственны зенага в той же степени, что и туарегским языкам: зенага, североберберские (группа ташельхит-тамазигхт, зенетские и кабильский), восточноберберские (оазисов Египта и Ливии) и южноберберские (туарегские) языки представляют собой четыре более или менее равноудаленные генетически ветви берберской семьи языков.

Неполным предстает в описании Лота деление туарегских языков. Среди диалектных групп и изолированных языков, играющих важную роль во внутритуарегской классификации, не названы те, на которых говорят туареги, базирующиеся в Ливии (оазис Гат, или Гхат; племена урагхен, имангхассатен и др.), а также группа «танеслемт» в окрестностях Томбукту (племена кель-антессар, шери-фен и др.), которую автор, по-видимому, включает в группу тауллеммет; в действительности, последняя, судя по некоторым данным (большинство диалектов этой группы почти не описано), состоит из нескольких диалектных общностей, скрывающихся под общим названием, но не связанных особо близким родством. Полученная нами на основании глоттохронологических [59] подсчетов по методу С. А. Старостина генетическая классификация шести туарегских языков, о которых имеется достаточно лексической информации, выглядит следующим образом:

1. Гхат.

2. Ахаггар, аир, восточный тауллеммет:

а) ахаггар,

б) аир, восточный тауллеммет.

3. Тадгхак [60] , танеслемт.

Процент этимологически тождественных единиц в стословном списке основной лексики (иначе — в свадешевском списке, по имени основателя глоттохронологического метода Морриса Свадеша) между языками трех перечисленных групп равен в среднем 80–84, что соответствует IV–VI вв. н. э. в качестве периода разделения пратуарегского языка на диалекты. Такой процент совпадений равен или несколько выше, чем процент совпадений в стословных списках между славянскими или, скажем, между романскими языками (данные С. А. Старостина), т. е. распадение праславянского или прароманского (латинского) языка на диалекты, развившиеся в известные нам славянские или романские языки, произошло примерно тогда же или на несколько сотен лет раньше, чем распадение пратуарегского. Процент совпадений между языками внутри второй группы — 88–91 (95 между аиром и восточным тауллемметом, что указывает на XIII в., и 86–88 между этими двумя языками и ахаггаром, что указывает на рубеж VII–VIII вв.); между языками третьей группы 91% совпадений, указывающий на XI в. Единственное и притом серьезное нарушение стройности нашей схемы — подскок процента совпадений между гхатом и ахаггаром (87%), равного проценту совпадений между ахаггаром и подгруппой аир — восточный тауллеммет (притом, что последние два языка имеют в среднем 80% совпадений с гхатом). Теоретически это может означать, что ахаггар входит не во вторую, а в первую группу (с гхатом), а подскок с языками второй группы указывает на исторические контакты между носителями этих языков и ахаггара и, следовательно, на взаимные лексические заимствования. Однако анализ большого массива лексики всех перечисленных языков указывает в первую очередь на значительное влияние ачаггара на гхат, что, по-видимому, и объясняет их вторичное сближение. Я подробно остановился на всей этой, возможно, навевающей на читателя зевоту проблематике, чтобы показать, как лингвистические модели, в данном случае глоттохронология, могут пролить свет на древнее родство языков и народов, на хронологию их разделения и на их контакты, в том числе и не засвидетельствованные в письменных памятниках, археологически и т. п.

Наивно с лингвистической точки зрения утверждение Анри Лота о том, что «жители соседствующих районов с трудом понимают друг друга потому, что «язык еще не сложился и конструкция предложений в нем непостоянна», а также из-за «большого диапазона фонетических вариаций», хотя сама по себе оценка взаимопонимаемости между отдельными диалектами, данная таким внимательным исследователем и знатоком различных туарегских племен, весьма информативна. «Сложился» или «еще не сложился» можно сказать о литературном или же о междиалектном языке (койне), т. е. в специфическом социолингвистическом контексте, совершенно неприменимом к современным туарегским языкам; собственно говоря, серьезных критериев для выделения каких-либо этапов в изменении внутренней структуры естественного языка — его фонетики, морфологии, синтаксиса, лексики — пока (или вообще) не существует. Можно, конечно, членить историю языка, если она нам известна (как правило, это относится как раз к языкам с литературной, письменной традицией), по какому-то отдельно взятому элементу его структуры, например до и после перехода смычных в спиранты или до и после развития такой-то синтаксической конструкции, но подобное членение всегда будет искусственным, механическим. «Непостоянная конструкция предложений» может свидетельствовать лишь об определенной синтаксической типологии, о свободном порядке слов (как, скажем, в русском в противоположность английскому языку), а под «большим диапазоном фонетических вариаций» следует скорее всего понимать достаточно большое фонетическое различие между фонемами, согласными и гласными, разных диалектов, регулярно соответствующими друг другу. Сам же факт плохой взаимопонимае-мости вполне объясним степенью расхождения между разными туарегскими языками/диалектами: она, как уже говорилось выше, примерно такая же, как между славянскими или романскими языками, тоже почти взаимонепонимаемыми.

И наконец, обратимся к высказываниям Анри Лота о происхождении берберской семьи языков. Возражения вызывает в первую очередь нечеткость — как терминологическая, так и понятийная — авторских рассуждений. Сказать, что «по своему языку туареги… принадлежат к ближневосточной цивилизации» — значит утверждать следующее: 1) язык может быть связан с определенной цивилизацией; 2) существовала некая «ближневосточная цивилизация», на которую можно ссылаться без уточнения пространственных и временных параметров; 3) туарегские языки или туарегский язык (правильнее было бы сказать «праязык») занесены в Сахару с Ближнего Востока. Независимо от того, высказывает ли автор приведенное выше положение от своего имени или только перелагает чужую точку зрения, сама постановка вопроса в такой форме весьма уязвима. Во-первых, язык может принадлежать только к какой-либо языковой общности, а уж никак не к культурной («ближневосточная цивилизация»). Дело в том, что на заре человеческой истории, в ранний период существования Ноmо sарiens, три фундаментальных компонента этноса — язык, культура и антропологический тип — теоретически могли совпадать. Стоим ли мы на позиции антропологического и лингвистического моногенеза (как автор этих строк, не могу себе представить, что такое уникальнейшее событие, как возникновение человека — принципиально такого же, как современный человек, и возникновение языка — принципиально такого же, как любой современный язык, могло тиражироваться, повторяться в разных местах и в разное время) или полигенеза [61] , допустимо предположить, что 15–20 тысяч лет назад существовало несколько человеческих общностей, из которых сформировались впоследствии основные расы; каждая из них говорила на своем языке (праязыке будущих крупных макросемей) и обладала особой, присущей только ей совокупностью культурных признаков. Эти общности были прямыми биологическими потомками более древней единой человеческой популяции, их языки восходили к единому языку-предку, а в основании их культур лежала единая некогда культурная традиция; согласно альтернативной гипотезе, они возникли независимо друг от друга в разных районах.земного шара.

Как бы то ни было, в ходе истории происходили миграции и смешения исходных популяций, что доказывается несовпадением границ языковых семей с твердо установленным родством с границами существующих человеческих рас и культурных ареалов. Так, на языках афразийской, или семито-хамитской, макросемьи говорят европеоиды (арабы; небольшие арамеоязычные группы в Сирии, Ираке, СССР и ряде других стран, не совсем точно называющие себя «ассирийцами»; евреи в Израиле; берберы Северной Африки и др.), негроиды (чадцы в Центральной Африке), эфиопоиды (основное семитоязычное население Эфиопии, кушитские народности). На тюркских языках — монголоиды и европеоиды (азербайджанцы и турки, например). Подобные примеры можно легко умножить. И хотя Анри Лот не дает никаких временных ориентиров для того периода, к которому он относит ближневосточные корни туарегов, само упоминание ближневосточных цивилизаций ставит, по-видимому, временные рамки — не раньше рубежа IV–III тысячелетий до н. э., а для столь поздней эпохи в истории рода человеческого уже ни о какой изначальной «привязке» языка к определенному типу или кругу культур не может быть и речи [62] .

Во-вторых, что такое «ближневосточная цивилизация»? Что вкладывает Анри Лот — историк, этнограф, «культурный антрополог» — в термин «цивилизация»? Не мог же он, право, пройти мимо напряженной многолетней полемики вокруг содержания понятий «культура» и «цивилизация», их археологического, конкретно-исторического, социологического, культурологического, философского наполнения Г И даже если предположить, что Лот употребляет этот термин в самом «обычном» смысле развитой предгосударственной или государственной письменной культуры, то какие цивилизации включает он в «ближневосточную»? Шумерскую и наследующую ей шумеро-аккадскую? Хеттскую? А как же египетская, по многим признакам объединяемая с названными выше, но существовавшая все-таки на, африканской почве? Если и ее, то вроде бы нет необходимости помещать отдаленных лингвистических предков туарегов, а значит, и берберов в целом к востоку от Египта — на Ближний Восток, когда их непосредственные предки — ливийцы — исторически засвидетельствованы к западу от Египта, в Ливийской пустыне. Кроме всего прочего культурные общности, которые можно с достаточной мерой условности объединить под названием «ближневосточные цивилизации» (все-таки во множественном, вряд ли в единственном числе), просуществовали без малого три тысячелетия. К какому времени следует отнести гипотетический уход праберберов из зоны этих ближневосточных цивилизаций и их появление в Ливийской пустыне? Ни на один из этих вопросов автор даже не пытается ответить…

Зато по мере дальнейшего изложения недоумение читателя, даже элементарно лингвистически грамотного, возрастает. «А. Бассе… сомневается в наличии родства (берберских языков. — А. М.) с семито-хамитской языковой семьей, поскольку заимствования (les etranges) оттуда крайне незначительны», — пишет А. Лот. Возможно, здесь терминологическая небрежность, и имеются в виду элементы, общие с семито-хамитскими языками, которые можно посчитать заимствованными из последних в берберские языки, если отрицать их родство между собой. Но ведь именно черты, унаследованные от общего предка, и являются критерием родства. Вряд ли правомерно называть заимствованными сходные черты (в лингвистике они называются изоглоссами) в языках, традиционно рассматриваемых как родственные, не приведя никаких доводов в подтверждение противоположной точки зрения.