Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ПРОЩАНИЕ

В блеске печальном свечей Заколебалась парча У плеча. Больше не надо речей. Веер к губам поднесен. Все.

«Жизнь спокойней. Жизнь как будто соннее…»

Жизнь спокойней. Жизнь как будто соннее, Отшумели все ее ветра, За очками тихими иронии Побредут, хромая, вечера. Не болеть уж больше одержимостью Ни страстей, ни песен, ни борьбы — Это в книге засыхает жимолость Не расцветшей — выцветшей судьбы.

«Ты любишь цветы? Я их тоже любила…»

Ты любишь цветы? Я их тоже любила, Но только мои — облетели, завяли. Твои же пытаются цвесть на могилах Фарфоровой хрупкой печалью. Ты любишь любовь?.. Я любила когда-то: Ее или тех, кто дарили ее мне? Не помню… все это ушло без возврата… И ты постарайся, не помни.

«С ногтей так быстро сходит лак…»

С ногтей так быстро сходит лак, Так быстро вянет портулак — И так же быстро жизнь скользнет, Как лифт, опущенный в пролет. Белеют ногти от тоски, Чернеют в книге лепестки, И, зубы в губы зло вонзив, Решишь, что жизнь — нелепый миф. Все вычеркнуть, перечеркнуть, Твердить себе: «Забудь! Забудь!» Все суета, все — только тлен, И сердцу — ничего взамен.

«Часто на Бога сетую…»

Часто на Бога сетую, Злюсь на себя, ропщу. То, что сыта, одета я, И замечать не хочу. Горестей моих горы, Радости ни на грош. А нищенка под забором, Наверно, думает: «Врешь».

ДЫМ

Волчья кровь у меня. Волчья кровь в моих спутанных жилах Говорит, и гудит, и поет, и взывает о мести. Я волчихой была. Я по-волчьи жила и любила — Не жалейте меня. Это ей, белокурой невесте, Что сегодня, краснеющую, подведут к жениху, Ваша жалость нужна. Это ей на пути лебедином Слово доброе нужно. А мне, что одна издыхала на колющем мху, Что, едва зализав свои раны, бежала в долину, Где скрывался мой недруг. Мне, что вонзала в детеныша зубы, Если был он труслив. Мне, седой, но внутри еще черной, Мне, которой не нужны ни люди, ни боги, ни норны, Мне — костер из сухого бы дуба. Зажилась я на свете. Я с вами бессменно в столетьях, В ваших снах, в ваших сказках. Проносят меня ваши дети Через жизнь, через смерть, на проклятье храня, не на счастье Из клыков моих острых звенящие гневом запястья. Лишь огонь вас спасет от наследья волчихи-прабабки. Разложите ж костер, чтобы дым был и черный, и едкий, Сядьте в круг, подожмите покорные лапки И смотрите — я вышла из клетки. Я хвостом заметаю следы, по которым, давно ли, — Я бежала за волком вот этою самой дорогой, Я стонала, хрипела. Я выла у вашего лога, Выть еще я умела от боли. Все хвостом замету. Эти кости, которым нет счета, Черепа, из которых я — жадная — мозг выпивала, Все, что было добыто охотой, Все, на что меня злость посылала. Пусть сгорит это все, чтобы дым был и черный, и едкий, Чтоб тяжелым костром нависал он над вашими головами, Чтобы слезы глаза вам кололи больней, чем иголки, Чтобы радовались ваши далекие предки, Этим дымом прощаюсь я с вами, Волки.

НОРА КРУК

«Белые, чистые хлопья на этой панели…»

Белые, чистые хлопья на этой панели В грязь превращаются. Белые, чистые — в грязь. Город жестокий украсить они не посмели, Он ненавидит все чистое, не таясь. Вот он — Шанхай. Над чудовищным месивом грязи Льется из окон высоких прикрашенный свет, Судьбы людские без смысла, без цели, без связи Прячут от жизни нарядные тюль и жоржет. Климат душевный тяжел, ограниченны дали, Страшно, что вакуум жизни уютен и чист, Люди и сами смертельно уютными стали, Тянет в болото безжалостный город-садист.

«Я хочу, чтобы память осталась в ладонях…»

Я хочу, чтобы память осталась в ладонях, чуть шершавая память китайской одежды, и чтоб запах остался неувядаем тех пионов, и ландышей, и надежды. Твои губы шершавые жарко дышат, а глаза твои узкие — угольки. Нас никто не увидит и не услышит близ моей желтокожей родной реки. Вечера, о которых потом писали «незабвенные вечера»… И чего мы друг другу не обещали …как вчера. Опускается занавес. Все сместилось, все затянуты в битвы идеологий и впадают балованные в немилость — их с Олимпа преследует голос строгий. Глас народа? Так думали и в России. Снова бегство… Разлука. Прощанье ранит. А в стране из поэта возник Мессия… Я хочу, чтоб в ладонях осталась память. 1957 Китай

ИРИНА ЛЕСНАЯ

СТЕПНЫЕ ЗЕРКАЛА

Чуть видно струится над степью нагретой Серебряно-тонкая мгла; Плывет в тишине синеглазое небо, В степные глядясь зеркала. А воздух над травами легкий и пряный, Ковыль разостлался ковром. Над дальней дорогой, под старым курганом Сапфирное небо шатром… Сбегают к болотам по влажному скату Цветные коронки цветов… Синеющим вечером выйду к закату — У насыпи ждать поездов. Ковыль отражается в глади зеленой, Над степью бегут провода… Я все вспоминаю тот день озаренный… Как больно мне было тогда! Горел семафор в полутьме изумрудом, И сталью блестели пути И, в даль убегая заманчивым чудом, Манили куда-то уйти… Но гасло на западе алое пламя, Нахмурясь, темнел небосвод: Таинственно вечер звенел голосами Степных отдаленных болот… А звуки дневные все тише и глуше. Наш день отгорел и затих. Больной безнадежностью веяло в душу От темных просторов степных. Томилося сердце… Но губы молчали… Сигнальный фонарик сверкнул. И ветер донес из нахмуренной дали Колес нарастающий гул. Глазами прожекторов ночь осветилась, Зажглись позолотой пути… И что-то живое в душе надломилось И умерло с горьким «прости»… И степь поглотила гудки и сигналы, Разбег равномерный колес… Но не было в сердце безумно усталом Ни горя, ни мыслей, ни слез… Мерещился только над темной равниной Последний тоскующий взор… А рельсы блестели… Зловещим рубином Зажегся вверху семафор. …………………………………………. И все же я выйду на алом закате Сегодня… и завтра опять… Грустить на песчаном желтеющем скате И вдаль поезда провожать. На старом кургане, травою одетом, Где вниз оборвалась скала, Взгляну, как плывет синеглазое лето, В степные смотрясь зеркала…

ДАЛЕКИЙ СОН

Город стынет в морозном флере, В электрических ярких огнях, А над городом в звездном узоре Рождество развернуло свой стяг. Уронило морозные стрелы, Блеском вспыхнуло в каждом стекле, Голосами зимы прозвенело В серебристой рождественской мгле… И пришел позабытою тенью Вместе с запахом хвойных ветвей, Вместе с тихой тоской сожалений Облик прошлых пронесшихся дней. Заплелося причудливой аркой Детство… юность… далекая рань… И пригрезилась близко и ярко Убеленная снегом Рязань… Захотелось до муки, до боли Отряхнуть налетевшие сны… Подойти к многозвучной виктроле, Чьи напевы забвенья полны. И под звуки мотива иного, Что не вызовет старых картин, Перепутать прошедшее с новым, Перепутать с Рязанью Харбин… Эти нити никто не развяжет!.. За окном — шум обычной езды… …Никому ничего не расскажет Яркий свет Вифлеемской звезды… В эту ночь всюду было бело… Рождество, прикоснувшись ко мне, Голосами зимы прозвенело О далеком, далеком сне…