— Потому-то ты все время повторяешь номер с обезьяньим укусом?

— Я не могу продолжать поступать по — прежнему, — серьезно сказал Жанвилль. — Мы всегда знали, что это нечестная война. Самая грязная, которую только можно придумать: техника против людей, страдающих от голода. Только потому, что Франции не хватает доходов. Пойми, Поль, какое несчастье, когда узнаешь врага в таких обстоятельствах, какие выпали на мою долю…

— Или наоборот, счастье, — пробормотал комендант.

— Я думал, что буду защищать тут честь трехцветного знамени. Вместо этого я оказался пособником в грандиозной краже. Все прошло. После Ксом — Донга я при каждом своем выстреле буду видеть перед собой лицо старой бабушки из домика на сваях. С дыркой во лбу. Мог бы ты это вынести?

Комендант долго думал, а потом ответил:

— Я не вижу такого лица перед глазами, малыш. Но я все понимаю. Если дело обстоит именно так, то лучше всего для тебя — демобилизоваться. Мыслим вроде тех, что в твоей голове, парализуют солдата в самый ответственный момент. А результат в большинстве случаев один — солдат мертв. Продолжай свой номер, даю тебе слово, что я тебя не выдам. Я тоже скоро буду дома и там я смогу долго размышлять, стоило ли все это моей ноги…

Появился врач. За его спиной была видна испуганная медсестра. Жанвилль закрыл глаза.

— Он буйствовал, как я слышал?

— Чепуха, — проворчал комендант. — У него не в порядке с головой. Чокнутый. Я многих таких встречал. Он ни к чему не годен. Но не опасен. Он ничего никому не сделает плохого.

— Это если нам придется принять по отношению к нему меры безопасности, — заметил врач.

Но комендант покачал головой. — Безвредный шут. Я присмотрю за ним, чтобы он не выпрыгнул из окна. А сестра пусть успокоится.

Вскоре Жанвилль снова был на ногах. Гастон — шут, как называли его все в лазарете. Он бродил по городу, его узнавали все патрули. Гастон — шут стал одним из тысяч других явлений Вьетнамской войны; к нему начали привыкать.

Комендант раскрыл свой туз и десятку и поставил черточку на своем листке. Потом он сказал: — Главный врач хочет тебя видеть. Увольнение. Сестра мне рассказала. Бумаги уже пришли. Пароход уходит из Хайфона.

Когда Жанвилль радостно и удивленно взглянул на него, комендант продолжил: — Я буду скучать по тебе, мой мальчик. Передавай привет от меня тем бистро, в которых есть более порядочные красные, чем здесь!

Жанвилль бросил карты. У двери он поднял протез коменданта и бросил ему.

В приемной главврача он снова глупо ухмыльнулся и с напускной секретностью прошептал секретарше: — Я снова не нашел Дунг. Но я сегодня вечером пойду в дом пятисот девушек и попрошу их всех показать задницы…

— Да, да! — прервала его нетерпеливо секретарша. Она пододвинула к нему формуляр, на котором он должен был написать свое имя, затем передала ему направление в Хайфон. — Шеф, к сожалению, не смог вас увидеть еще раз. Ему пришлось уехать в главное командование Тонкина. Хорошего путешествия!

Гастон Жанвилль так и не попал в Хайфон. В то время, когда пароход оттуда направился в Сайгон, он уже находился в пятидесяти километрах к западу от Ханоя. Еще двадцать пять километров, и он будет в Ксом — Донге, деревне из хижин на сваях, такой же, как и все другие в Лаосе, где Жанвилль был еще солдатом. Девочка Ба, которая всегда носит с собой старинный французский карабин, будет там. Он объяснит ей, что теперь он свободен, без присяги какому-либо флагу и что он никогда не станет убивать людей в отдаленных деревнях. Он видел перед собой бабушку с почерневшими от жевания бетеля зубами, и был счастлив, что его мысли не омрачены дыркой от выстрела в ее лбу.

Штаб регулярных вооруженных сил Демократической республики Вьетнам находился в горах на освобожденном севере страны. Место было безопасным, потому что противник не мог своими силами вести действительно эффективную разведку. Все, кто тут работал, размещались в скальных гротах, дававших дополнительную защиту на случай возможного авианалета. Кроме того, местность охраняла целая сеть постов, разместившихся на большом расстоянии и не терявших бдительности.

Ань Чу был одним из солдат, обученных в новой народной армии. Раньше он был в местной самообороне в Ханое, а теперь считался опытным начальником охраны. До того, как стать солдатом, он работал слесарем — водопроводчиком. Он разбирался в трубах и сливных бачках, мог паять металл и нарезать резьбу. Кроме того, он вообще легко впитывал в себя любые знания и умения. Когда бы в его подразделении не было бы лекции, доклада или вечернего мероприятия, его всегда можно было бы найти там. Лишь недавно армейское командование направило лектора с серией докладов о создании республики, и потому Ань Чу неоднократно менялся со своими сослуживцами, лишь бы не пропустить ни одной фразы. В своем блокноте, отобранном у убитого врага, было множество пометок — Ань Чу умел писать, читать и считать. Он ходил в одну из секретных школ еще в то время, когда японцы оккупировали Вьетнам. В сентябре 1945года, когда была провозглашена республика, ему было тринадцать лет. В 16 он уже вступил в отряд самообороны. Когда он видел молодых солдат, вступавших в новые дивизии, то считал себя чуть ли не ветераном по сравнению с ними. Он провел столько боев, что уже не мог вспомнить все их подробности.