Но Филипп не был разумен. Волшебное слово, роковое слово сорвалось с его губ, и время покорилось – по крайней мере, внешне.

«И мы будем счастливы…»

Стена ванной сотрясалась мерными толчками. Это в морозильнике икал Лаэрт, все еще не пришедший в себя от столкновения с шубой Пончика. С Пончиком Филипп должен был увидеться вечером в кафе; кроме того, туда обещал заглянуть Человек без лица. У Филиппа не хватило духу обвинять в бессердечии человека, который спас ему жизнь, и все–таки ему не понравилось то, как Человек без лица избавился от своего поклонника.

– Штучная работа! – удовлетворенно заметил Призрак. – Держу пари, никто и не догадался, что произошло. Просто напалмовый цианид был не в сигарете, а в зажигалке.

Филипп спешил на свидание и очень настойчиво попросил своего нового друга ничего не предпринимать насчет Сутягина, на что Человек без лица благодушно заметил, что сейчас он завален работой, но, конечно, как только освободится, разберется с делами Фаэтона.

– Я не хочу, чтобы кто–то пострадал, – заметил на это Филипп.

– А никто и не будет страдать, – прогнусавил Призрак, сплевывая сквозь зубы. – Почти. Что–что, а уж за это я могу поручиться.

– Зачем вам это надо? – спросил Филипп напрямик.

Человек без лица остановился и поглядел на него своими загадочными черными глазами без блеска.

– Ты неблагодарен, – изрек он. – Но у меня доброе сердце, и я тебя прощаю.

– Дело в том, – пояснил Филипп, – что я знаю этого человека. Я должен сам с ним поговорить.

Впрочем, у юноши не было никакой уверенности, что Сутягин захочет с ним говорить. По рассеянности он проглотил кайфорин вместо кошмарина и босиком отправился к себе в спальню. Это была уютная комната с закругленными углами, где не было ни одной прямой линии. Пол был в черно–белую овальную клетку, а калейдоскопический потолок состоял из 1999 фрагментов, образовывавших никогда не повторяющиеся картины. Филипп лег в кровать, пожелавшую ему сладких снов и справившуюся, не слишком ли жестка подушка, ровно ли уложена простыня и не тяжелое ли одеяло. Филипп ответил, что все в порядке, и стал смотреть в потолок, где очень медленно извивались языки огня. Глаза его сами собой закрылись, и он уснул.

Вечером он встал и, как всегда, выпустил Лаэрта. Вампир явно чувствовал себя неважно.

– Как вы, хозяин? – еле ворочая языком, спросил он.

– Отвратительно, – признался Филипп, – всю ночь снился один оголтелый секс. Наверное, я проглотил не ту таблетку, и мне достались мечты импотента.

– А мне снилось, что я вою на луну, – расстроился Лаэрт. – Наверное, это шуба виновата.

– А может, это и не шуба никакая.

– А что?

– Я вот подумал, – с расстановкой сказал Филипп, – может, это был оборотень?

Лаэрт завыл от отчаяния.

– Ничего страшного, – сказал Филипп. – Кстати, что у тебя с головой?

Лаэрт взялся двумя лапами за хвост, потом за ногу и, наконец, чертыхнувшись, ощупал голову. На ней местами пробивалась щетина. Лаэрт позеленел. Он подлетел к зеркалу: и точно, это была собачья шерсть. Тут с Лаэртом что–то произошло: он упал в обморок и очнулся только тогда, когда Филипп щедро побрызгал на него святой водой.

– Все в порядке, – прошептал обессилевший вампир, – мне только надо… надо немного передохнуть. О–о!

Филипп удалился в гостиную и стал названивать Гаргулье, чтобы спросить у него, что, собственно, делать в столь экстремальной ситуации.

Гаргулья велел ему ждать и стал искать Пробиркина. Пробиркин посоветовал новомодный экстракт стригущего лишая от волос, а от всего остального – минералку столетней выдержки. Филипп заказал на дом то и другое, после чего отправился утешать Лаэрта.

– Я больше никогда… – плакал тот.

– Ну, не стоит, – твердил Филипп, поглаживая его по плечу.

Видеофон прозвенел: «Вас вызывает Матильда Вуглускр». Филипп молча поглядел на Лаэрта, Лаэрт молча поглядел на Филиппа.

– Я в таком виде, – хрипло пролаял Лаэрт, как бы извиняясь.

– Матильда Вуглускр, – повторил назойливый голосок видеофона.

Филипп не двигался. На душе у него было тяжело, гадко, скверно.

– Никого нет, – сообщил видеофон и отключился.

– Я понял, – сказал Лаэрт. – Вы ее больше не любите. Это правда?

Вместо ответа Филипп надел куртку–хамелеон. Лаэрт тяжело вздохнул. Фаэтон отправился к двери, но на пороге замешкался и вернулся в гостиную. Зеркало было пусто и темно.

– Я больше не люблю Матильду, – сказа Филипп негромко. – Так говорит Лаэрт.

Зеркало вздохнуло.

– Почему? – печально спросило оно. – Ведь все было так хорошо.

– А будет еще лучше, – заверил Филипп. – Потому что я люблю Аду.

– А Матильда? Как же она?

– Мне все равно, – отрезал Филипп, – и потом, она достаточно богата, чтобы найти себе кого–нибудь другого.

Юноша хотел показать выдержку, но то, что он сказал, было слишком жестоко, и он сам понял это.