Вспоминает Г. Хазанов: «В первую практику пришел на стройку. Рабочие чуть с кранов не попадали, увидев «стажера». Однако я быстро нашел свою нишу. Прораб сказал: «Будешь на стройке работником интеллектуального труда!» Потом пояснил, что мне придется для всей бригады носить водку из универсама. Я подчинился. Брал авоську и закупал по 6–7 бутылок. В день делал по 2–3 ходки. В 18 лет я выглядел на 14. Однажды продавщица не выдержала и сказала мне вслед: «Надо же – какой маленький, а какой пьющий!» Я же спиртного в рот не брал…»

Несмотря на постигшее его полное фиаско, мечту стать артистом Хазанов отнюдь не забросил. В том же году он вновь пришел в театральную студию МГУ «Наш дом» на конкурсное прослушивание. Купив на книжном развале эстрадный репертуарный сборник, он выбрал, на его взгляд, самые смешные куплеты (про трусы разного цвета, что висят на балконе) и смело спел их строгим экзаменаторам во главе с руководителем студии Марком Розовским. И хотя выглядел абитуриент при этом очень смешно, но художественно неубедительно, комиссия решила зачислить его в студию. Большую роль при этом играл не только талант молодого абитуриента, но и его национальность. В годы хрущевской «оттепели» советские евреи стремились закрепить свои позиции в культурном пространстве и тянули своих соплеменников изо всех сил, интуитивно понимая, что рано или поздно эта «оттепель» может закончиться (что, собственно, и случится уже очень скоро).

Первая роль Хазанова на сцене «Нашего дома» была в спектакле с фривольным названием «Тра-ля-ля». (Отмечу, что в этом коллективе, кроме Хазанова, вырос еще ряд артистов, ставших профессионалами: А. Филиппенко, С. Фарада, А. Карпов, М. Филиппов, драматург Л. Петрушевская, режиссер В. Точилин и др.)

Каким Геннадий был в те годы? Вот что он вспоминает об этом:

«За мной не водилось торжествующего донжуанства. Потому что я был маленький, очень худой, очень, я бы сказал, некрасивый. Единственное, что привлекало во мне девушек, – был мой юмор. Это было единственное средство воздействия – через мою будущую профессию. Я, например, читал весь репертуар Райкина. Правда, забирало не каждую.

В 17 лет мне очень нравилась одна девушка – студентка какого-то технического института. И я помню, как после встречи Нового года мы с ней остались вдвоем в одной комнате. И вот всю ночь я просидел на диване, на котором она спала. И мучительно думал: «Если я ее поцелую – проснется она или нет?» И я ее так и не поцеловал…»

В 1962 году в Москву с гастролями вновь приехал Аркадий Райкин. И Хазанов снова отправился смотреть его спектакль. Рассказывает все та же Н. Слонова:

«Снова в Москве гастролирует Райкин. Теперь в Театре эстрады на Берсеневской набережной. На этот раз Гена смотрел спектакль из зрительного зала законным образом, на законном месте, правда, приобретя его не совсем законно. Он позвонил в кассу и голосом Николая Озерова потребовал оставить ему билет. Удивительно, что «право» в голосе воздействовало – билет оставили. Самозванец смотрел спектакль из первых рядов.

Гена не смотрел, он пил Райкина, буквально наполнялся им. В антракте он сновал среди публики, подслушивал разговоры, осмеливался вмешиваться в чужие обсуждения, совался со своим мнением и выспрашивал, выспрашивал… Он должен дознаться, в чем сила Райкина!..»

Отметим, что тогда же Хазанов искал помощи и напутствия у других своих именитых соплеменников. Например, у знаменитого актера Театра сатиры Георгия Менглета. Но тот, прослушав Хазанова (тот читал басни и две пьески: «Вы больны» и «Пожар»), изрек следующее: «Рад буду ошибиться, но перспектив у вас не вижу».

В начале 1963 года, когда в Москву с концертами снова приехал Райкин, Хазанову удалось попасть к нему на прием. Н. Слонова пишет:

«Аркадий Исаакович принял Гену в антракте своего спектакля в Клубе железнодорожникова. На просьбу помочь в выборе материала отвечал, что в таком вопросе трудно советовать, что каждый должен подыскать близкое себе. Но Гена продолжал приставать, и артист, желая ли пояснить свою мысль или окончить разговор (уже раздавались звонки к началу второго отделения), а возможно, Генин нос напомнил ему Гоголя, произнес: «Я бы выбрал седьмую главу «Мертвых душ».

Не уловил Гена важного нюанса: это выбрал бы Райкин – определившийся артист, Райкин – прошедший большую часть творческого пути. Он бы ее выбрал, зная, зачем выбирает. Гена не знал. Но Райкин сказал – «седьмую». Значит, надо седьмую…»

С этой главой Хазанов летом того же года будет поступать во все творческие вузы столицы, но везде потерпит неудачу. В итоге только в 1965 году настойчивому юноше повезет – его примут в Государственное училище циркового и эстрадного искусства. Его зачислили на курс, которым руководила уже упоминавшаяся нами женщина – известный педагог Надежда Ивановна Слонова. По мнению Хазанова, она совершила настоящий переворот в его взглядах на эстрадное искусство. Образно говоря, если Райкин научил его ходить, то Слонова (оппонент великого сатирика) – думать при ходьбе.

Однако, проучившись в училище всего два года, Хазанов едва оттуда не вылетел. Почему? Летом 1967 года он позволил себе отправиться с гастролями в Саратов, где исполнил интермедии, не утвержденные в Минкульте. Когда об этом стало известно в последнем, оттуда в училище пришло распоряжение… отчислить Хазанова. Этот вопрос решался в конце августа. Итогом обсуждения стало решение руководства училища: на первый раз студента Хазанова простить, оставив на курсе условно.

После окончания училища в 1969 году наш герой был принят конферансье в оркестр Леонида Утесова. В то время с Хазановым произошел интересный случай, о котором он вспоминает: