— «Мы, народы Северного Кавказа, знаем, что наша сила в неразрывной дружбе между собой и в братской помощи великого русского народа. Так поднимемся же все как один, независимо от возраста и национальности, на священную войну с гитлеровскими убийцами и насильниками. Добудем желанную победу в смертельном поединке с ненавистным врагом».

Она оторвалась от текста и глянула на майора. Был он статен, широк в плечах и тонок в талии, с густыми черными бровями вразлет, жгучими, черными глазами, горбоносый, с аккуратными мягкими усами. Настоящий горец.

— Почему не в халате? — спросила она сухо. — И вообще, вы ведь читаете текст даже вверх ногами. Почему же не прочитали внизу, что вход в госпиталь в верхней одежде категорически воспрещен? А вы нависли надо мной без халата да еще с пистолетом.

— Впервые слышу, чтобы гардероб переоборудовали на арсенал, — пошутил он. — Но вы способны обезоружить без всяких словесных ультиматумов… Однако позвольте представиться — майор Анзор Тамбулиди, из штаба фронта.

— Тамара Сергеевна, — назвала она себя, удивленно разглядывая гостя. — По какому делу? На раненого не похожи…

— Не везет… Но у вас находится на излечении капитан Калина. Знаете такого?

— Что именно вас интересует?

— Его самочувствие.

— Почти здоров. Если бы не крепкий организм, то он со своей травмой надолго бы у нас застрял.

— Замечательно! Тогда зовите.

— А вот это невозможно.

— Почему?

— А потому, что ему со вчерашнего дня разрешены прогулки за пределами госпиталя, и он немедленно этим воспользовался.

— Так, — протянул Анзор Тамбулиди, — где же мне его теперь искать? Может, подскажете?

— Почему бы и нет?

— Так где? В каком поле искать ветра?

— На центральной площади. Там сегодня митинг. Так что, товарищ майор, — посочувствовала она, — вам придется искать не ветра в поле, а иголку в стоге сена.

— Это не беда! — бодро ответил Анзор. — За ветром еще и гоняться надо, а иголку только искать.

Костя Калина ходил с палкой, выструганной собственноручно из ясеневой ветки. На палке торчали симпатичные сучки. Было бы не худо одеть их в серебро. Тбилиси славится мастерами по этому делу. Да, надо бы… После войны. На память. Если останется жив. Если минует его вражеская пуля.

т

Калина пристроился на краю площадки, на выходе из узкой уличной щели, между старинными, возведенными не на один людской век, каменными домами. Он никогда не лез на глаза, он старался даже в толпе оставаться неприметным, чтобы никто не мешал его мыслям и чтобы он сам, даже невольно, не помешал кому–то. Кроме того, еще слегка побаливало в груди, и Костя берегся всего, чтобы скорей выздороветь, чтобы как можно быстрей вернуться к побратимам — окопникам.

К сожалению, совсем не громкие это слова — жизнь и смерть, а ежедневная будничность, которая питается последним вздохом солдата и умывается последней каплей его горячей крови. Вспоминая о павших и живых друзьях, Костя испытывал порой стыд. Стеснялся чистых простыней и горячей еды. Он укорял себя за то, что торчит в госпитале, как ему казалось, тыловым дармоедом.

А на площади — человеческое море, затопившее не только мостовую, но и прилегающие улицы. Люди заполонили все балконы. Над пилотками и военными фуражками, горскими папахами и кубанками, черными платками вдов и матерей погибших сынов трепетали военные знамена, транспаранты и плакаты.

Костя вглядывался в сбитую за ночь трибуну, покрытую кумачом, которая поднялась посреди густого человеческого моря и с которой гневно и страстно звучали знакомые еще с мирных времен голоса академиков Орбели и Бериташвили, Героя Советского Союза Гакохидзе и бакинского нефтяника Харитонова, и очень выразительно — писателя Киходзе, поэта Самеда Вургуна и народной артистки СССР Айкунаш Даниэлян. Их голоса сливались в единый могучий голос, звавший на беспощадную борьбу с фашистскими захватчиками. И этот голос, усиленный громкоговорителями, слитый воедино в «Воззвании ко всем народам Кавказа», грозно гремел над тысячеголовой площадью:

— Мы превратим в неприступные рубежи каждую горную тропу, каждое ущелье, где врага будет ожидать неумолимая смерть!

Седоголовый Кавказ отдавал социалистической Родине все — сотни тысяч сынов и дочерей для фронта, богатства свои — высококачественный бензин и каучук, марганец и медь, боеприпасы и снаряжение.

Легкое, осторожное прикосновение к плечу вывело Костю из задумчивости. Рядом остановился статный майор, глядевший дружелюбно, по — товарищески, словно давно уже они были близки. Но память не изменяла Калине: они виделись впервые.

— Капитан Калина? — спросил майор, хотя было ясно, что и сам он уверен в этом, и посему, вероятно не ожидая ответа, тихо добавил: — Еле разыскал… Я из Управления контрразведки фронта. Моя фамилия Тамбулиди. Зовут Анзор. Едемте со мной — вас ждут. Машина за углом.

Костя заколебался, вспомнив госпитальный режим, но белозубый майор весело развеял его сомнения:

— Не волнуйтесь, Тамара Сергеевна разрешила везти вас. Без обеда тоже не останетесь. Это я беру на себя. Шашлык по — карски не гарантирую, но «второй фронт» имеется.