— Так где?

— Не знаю, если до конюшни доползла, то там, а нет, так по дороге в снегу валяется, — пожимает плечами Мухортик.

— Все, кто лечиться, к унгуцу, — мрачно говорю я. — Младшие пойдут первыми.

Мой энтузиазм по поводу спасения несчастных сирот как-то улетучился.

Кир времени не теряет и уже скачет по глубокому снегу за угол, туда, где проходит кратчайший путь от дома к сараям. Я, неловко приподняв полы диля и шубы, хрупаю за ним. Исследовав дорожку, Кир исчезает за скрипучей дверью одного из сараев, и тут же снова высовывается оттуда.

— Здесь!

Я без энтузиазма протаптываю траншею в том направлении.

В сарае чудовищно воняет навозом, аж глаза слезятся. Проморгавшись в темноте, я различаю двух небольших и очень мохнатых лошадёнок и стог сена, у подножия которого светится Кирова кислотная куртка. Попытка дышать в этой газовой камере приводит только к приступу кашля.

— Тащи её в унгуц, — выдавливаю я. — Тут ничего не видно.

И выскакиваю на улицу дышать.

Кир появляется через минуту. Как истинный джентльмен, он отдал свою куртку даме, но на большее его не хватило: даму он несёт через плечо, как мешок с картошкой. Ладно, дольше будет жонглировать, он-то по снегу бегает быстро, это я плетусь.

— Это та девочка? — спрашивает Азамат, когда я прохожу мимо. Они с Гханом движутся в ту сторону, где непоцарапанные дети разводят костёр.

— Она самая, пойду печальных осматривать.

— У нас печальных нету! — встревает Гхан. — У нас все здоровые! Если кто прикидывается, гоните в шею!

— Не волнуйтесь, я, как говорится, не первый раз зам… э-э, то есть, не первый раз на таком выезде, с симулянтами обращаться умею.

Азамат поднимает на меня бровь и уводит Гхана, пока не разогнал мне весь контингент. К тому времени, как я добираюсь до унгуца, Кир уже расположил свою подружку на переднем сиденье, прибавил нагрев печки и закрыл спящего Алэка фильтрующим пологом, чтобы к нему никакая зараза не попала.

— Вот, знакомьтесь, — робко говорит Кир, когда я влезаю в унгуц. — Это Зеленуха. То есть, я хотел сказать, Айша.

Айша на совесть грязная и заметно попахивает. Даже Кир, когда мы его забирали, был чище. Она полулежит на сиденье, как кукла, в которой растянулись резинки, — вот-вот развалится.

— Здравствуйте, — говорит она хилым хриплым голоском. — Извините…

— Здравствуй, — говорю, берясь за сканер. — У тебя что-нибудь болит?

— Голова.

— Сильно?

— Сейчас не очень.

Я хмурюсь.

— Сейчас? А давно болит?

— Всегда.

Моргаю.

— Что, вообще всегда? Всю жизнь?

— В снах проходит… — мечтательно поясняет Айша.

Рассматриваю её голову во всех ракурсах под сканером. Нормальная голова — ни опухолей, ни воспалений, нормальное внутричерепное давление, никаких аутоиммунных симптомов, ну вообще всё в норме.

— Кружится? Мутит?

— Сейчас не мутит, — почти довольно отвечает девочка. — И никогда не кружится.

— Я так понимаю, ты ходишь с трудом, да? Почему?

— Ноги не держат, — сипит Айша со вздохом. — Сгибаются и всё тут.

— Кир, подготовь мне для анализов всё, — говорю, наводя сканер на девочкины ноги.

Она, кстати, только в обносках, новой одежды не досталось, похоже. Ноги, однако, нормальные — тощие, конечно, но работать должны. Голодает она, что ли?

Через пятнадцать минут, когда готовы анализы, выясняется, что не так уж и голодает. Небольшой авитаминоз есть, конечно, но не сильнее, чем у был у Кира. А больше ничего. То есть, совсем ничего. Ни инфекций, ни опухолей, ни отравлений, ни недостач, ни иммунных проблем, ни гормональных, ни нервных. Ещё через полчаса я изучаю её всю под лупой вдоль и поперёк и выясняю, что все органы работают, как положено — ни повреждений, ни врождённых пороков. Гинекология ни при чём, девочка ещё не вошла в пубертат. Перебираю в уме все возможные психические отклонения, но и тут по нулям — ни единого малюсенького симптомчика, будь он неладен! Только слабость, головная боль, частая тошнота и, как мне удаётся вызнать, обмороки. Я бы и впрямь решила, что девочка — симулянтка, но Кир с ней прожил полжизни в одном доме и довольно тесно общался, и он твёрдо уверен, что она действительно больна. Да и, судя по его рассказам, никакой выгоды для неё в этом нет, только наоборот. Бессознательное самовнушение? Наследственное… Чушь какая-то. Наверняка я что-то пропустила. Или портативный сканер недостаточно хорошее разрешение даёт, отвезу её домой и там посмотрю в нормальных условиях. Решено.

— Вот что, Кир, перегрузи-ка её на заднее сиденье. Я пока посмотрю остальных, а её придётся с собой забрать, я так ничего не нахожу.

Кир озабоченно кивает и перетаскивает Айшу назад, где она тихо сидит, прислонив голову к стеклу. Сам Кир выбирается наружу и принимается командовать, кого из подмёрзших нетерпеливых малышей осматривать первыми. Дети оказываются вполне здоровыми — пара сопливых носов, набор ссадин и шишек, вывих, несколько лёгких ожогов, занозы, в общем, ничего катастрофического. Видимо, с более серьёзными заболеваниями тут не выживают… Рутинные диагнозы успокаивают, и только теперь я замечаю, насколько Айша вывела меня из душевного равновесия. Нет, ну если только Кир врёт, и на самом деле она анорексичка, но ведь я всё равно бы нашла признаки… А она даже не безумно тощая. Худая, конечно, но не патологически, а так тут все не толстые.

Вместо очередного ребёнка в салон засовывается Азамат.

— У тебя печальные кончились, а мы там шашлыки жарим. Пойдём?

— Ага. Вот только… — оборачиваюсь назад, — Айша, ты пойдёшь есть?

— К кострищу? — грустно переспрашивает она. — Я бы пошла, но, боюсь, не дойду.

— Давай попробуем, — предлагаю я. Хоть посмотрю на неё в действии, как её ноги не держат.

Азамат открывает часть купола около заднего сиденья, а там уже Кир на подхвате — помогает Айше перекинуть ноги за борт и спрыгнуть, а вернее, сползти в снег. Вокруг унгуца притоптано, тут такая толпень была, укатали в асфальт. Я сигналю Киру, чтобы перестал поддерживать больную, хочу посмотреть, как она сама передвигается. Поначалу ничего, равновесие держит, на бок не заваливается, но идёт ужасно медленно, как будто не сквозь воздух, а сквозь кисель, да ещё с неподъёмным грузом.