— Я подумаю, — наконец говорит он. — Я вроде бы понял, почему тебя смущает моя трактовка его поступков, но я никогда специально не задумывался, как он ко мне относится. Возможно, я и правда рассудил неверно. Ты очень любишь докапываться до самой сути чувств и называть их словами. А у нас и слов-то таких нет, и я вполне уверен, что ни одному муданжцу никогда бы в голову не пришло задуматься, из каких именно соображений мой друг последовал за мной в изгнание — потому что он мне сочувствовал или потому что моё присутствие облегчало его собственную жизнь.

— Национальность тут ни при чём, просто это женский способ мышления, — улыбаюсь я.

— Ты признаешь, что между мужчинами и женщинами есть разница? — удивляется Азамат и, прежде чем я успеваю набрать воздуха, чтобы прочитать ему лекцию по этому поводу, быстро меняет тему. — Но я не рассказал тебе всего, что было на Совете. Алтонгирел извинился за свою бестактность, и у Ажгдийдимидина хватило трезвости ума извиниться за применение силы, так что инцидент исчерпан. Мне, правда, показалось, что они остались не в лучших отношениях, но всё же есть надежда, что Алтонгирелу не придётся второй раз за полгода менять наставника.

— Да уж, — киваю я. — Хотя мне всё равно странно, что Старейшина так разъярился. Алтонгирел, конечно, хамло, но Ажгдийдимидин, как мне казалось, не должен поддаваться на такие провокации…

— Так, Лиза, давай ты отложишь свой анализ души Старейшины Ажгдийдимидина, он и так в прескверном настроении! — усмехается Азамат. — А мне надо быть в Доме через десять минут, я ведь жду решения Совета по поводу хозяев леса.

— Ладно, скачи, дай только поцелую на удачу, — говорю, притягивая его пониже за косу.

По ходу поцелуя мне начинает казаться, что никуда Азамат на самом деле не торопится, уж очень он с чувством и с расстановкой подходит к вопросу. И даже когда мы разлепляемся, он продолжает меня обнимать и трётся щекой о моё ухо, забавно шурша.

— Я правда лучше Ирлика? — шепчет он еле слышно.

— Бесконечно лучше, — отвечаю я так же тихо.

— Сейчас мне кажется, что когда-нибудь я смогу в это поверить, — бормочет он и отпускает меня. — Ну всё, я побежал.

И исчезает за дверью, а я остаюсь качать головой в раздумьях.

Моя вторая попытка позавтракать тоже удачей не заканчивается. Стоит мне ковырнуть ложкой в йогурте и начать светскую беседу с матушкой, как в домофон звонит странник, о котором я уже порядком забыла. За спиной у него мнётся фотограф.

Вообще-то со странником мы договаривались, что я ему позвоню, когда приеду, и сама назначу дату и время. Но, очевидно, мне ещё предстоит привыкнуть к повадкам местных журналистов.

— Добрый день, Хотон-хон, — лучезарно сообщает его бородатая физиономия. — Настало время нам побеседовать.

— Добрый день, Как-всегда-не-вовремя-хон, — кисло улыбаюсь я. — Ладно уж, заходите, только быстро.

— Кто это там? — озабоченно спрашивает матушка, когда я впускаю посетителей и отключаю видео.

— Странники, — вздыхаю я. — Пришли у меня интервью брать, и как на зло Азамат на Совете, я ведь сейчас наболтаю чего-нибудь неуместного… Хорошо хоть Кира дома нет, может, не придётся слишком много врать.

— Ничего, Лиза, не боись, — подбадривает меня матушка. — Я пока за Араватом была, этого народа повидала, если что — подмогну. Ты лучше со стола всё убери, нечего их кормить, а то снова и снова приходить будут. Дай им чаю с перцем, и всё.

Я спешно вызываю слугу убраться, и когда он выкатывает столик с недоеденным завтраком в коридор, как раз сталкивается на пороге с гостями.

— Какая жалость, что вы опоздали к завтраку, — вздыхаю я. — Ну присаживайтесь, побеседуем.

— А это ещё кто? — удивляется странник, кивая на матушку с таким выражением, будто он тут хозяин, а я привела в дом кого-то постороннего.

— Мать моего мужа, — спокойно объясняю я.

— А что она тут делает? — продолжает недоумевать странник.

— Ворожу, — вперёд меня отвечает матушка, — чтоб если у кого язык слишком длинный, к зубам присох.

Странник сглатывает, а фотограф прячет усмешку за камерой, якобы прицеливаясь щёлкнуть матушку.

— Э, — окликаю его, — вы чего, она же член Императорской семьи!

— Мать-то? — переспрашивает фотограф. — Да нет, она не считается.

— Пускай снимает, — разрешает матушка, усаживаясь поэлегантнее. — С меня не убудет.

Как многие провинциальные дамы, ради визита в столицу она оделась в самое лучшее, поэтому теперь сверкает самоцветами и золотым шитьём, несколько выбиваясь из нашего будничного интерьера. Странник неловко сучит ногами, обутыми в одноразовые тряпичные бахилы.