Граф де Лош не был злопамятным; просто у него была хорошая память. Граф де Бар не был обидчивым; просто он был горд. Едва разочарование Жоржа-Мишеля, вызванное требованием Нанси, улеглось, как молодой человек пришел в свое обычное беззаботное расположение духа и даже восхитился той ловкостью, с которой капитан королевской стражи постарался перевести его внимание на Рошпо.

К тому же, вынужден был признать шевалье, барон вновь оказал ему услугу. Может быть, покойный граф де Буасе и имел основания сомневаться в честности шевалье Александра, но сомневаться в поручительстве одного из Лорренов было более, чем дерзко. К сожалению, требовать удовлетворения с самого Буасе было поздно, но его секундант никуда же не делся! Жорж-Мишель лишь жалел, что не имеет возможности заняться Рошпо лично. Во-первых, его сиятельство не хотел слишком быстро успокаивать Нанси, перенося свое внимание на кого-либо другого. Во-вторых, уже принял на себя одно обязательство, а затевать новое дело чести не покончив со старым — было недостойно истинного шевалье. Но главное Жоржа де Лош словно старую кумушку разбирало любопытство. Молодой человек не менее часа размышлял, кто должен стать жертвой злых шуток шевалье Александра. В не меньшей степени графа занимало и то, будет ли шутка пажа задумана лично Нанси или же капитан старался для короля или королевы-матери. В общем, если после беседы с родственником барон де Нанси не мог найти себе места от беспокойства, то он имел на это все основания.

И еще один человек в Лувре вспоминал в этот час шевалье Александра. Ее величество королева-мать в очередной раз старалась распутать весьма запутанный узел интриг, но ее положение было во много раз сложнее положения капитана. Лоррены, Шатильоны, католики и гугеноты, король Карл и любимый сын Генрих, а также безалаберная дочь Марго кого угодно могли довести до отчаяния. Шумный приезд Гиза в Париж, его по-хозяйски уверенное поведение в покоях Маргариты и растущая заносчивость заставили Екатерину по-новому взглянуть на давние уверения любимого сына, будто взбалмошная девчонка выбалтывает Гизу секреты короны.

Нет, размышляла взволнованная медичиянка, дальнейшее возвышение младших лотарингцев может оказаться для Валуа роковым. Екатерина уже не раз думала, каким способом положить конец тревожащей ее связи, все с большей охотой вчитывалась в письма адмирала де Колиньи, в которых несгибаемый протестант предлагал в мужья Маргарите юного принца Беарнского, и все чаще вела об этом разговоры с сыном Карлом. Хотя Генрих де Бурбон не был блестящей партией для дочери Франции, зато мог стать ключом к примирению католиков и протестантов. Лишь одно тревожило королеву-мать — доказательства излишней болтливости дочери. Если бы дело касалось только ее, Екатерина не стала бы колебаться, но Карл — обыкновенно грубый и несносный мальчишка — становился кроток как ягненок, когда разговор заходил о любимой сестричке Марго, выполнял все ее прихоти, потакал всем капризам и всегда сквозь пальцы смотрел на скандальное поведение сестры.

Конечно, раздобыть послания Гиза и черновики писем Марго мог шевалье дю Гаст. Королева-мать не сомневалась, что ненавистник Маргариты сделает это с радостью, однако заботливая мать не желала подвергать опасности жизнь преданного слуги своего любимого сына. Граф де Лош и де Бар также мог добыть нужные бумаги, причем без всякого риска для своей жизни, но Екатерина не хотела ставить племянника в положение тяжкого выбора между родственниками. Ее величество начала даже думать, не устроить ли в покоях Маргариты обыск, но в конце концов была вынуждена отказаться и от этой затеи. Пусть в своей любви дочь крайне редко была умна, зато никогда не страдала от отсутствия решительности и хитрости, может быть, и примитивной, но от этого не менее действенной. Екатерина не сомневалась, что Марго или ее фрейлины найдут способ уничтожить опасные бумаги, хотя бы и у нее на глазах.

И вот, перебрав в памяти все возможности и отвергнув их одну за другой, ее величество вспомнила о шевалье Александре — мальчике красивом, ловком и услужливым. Благодаря целой армии камеристок, лакеев, истопников, привратников и других внешне неприметных, но при этом весьма ценных людей королева-мать знала обо всем, что происходит в Лувре, и не сомневалась, что королевский паж не имел оснований жаловать герцога де Гиза и, строго говоря, ничем не рисковал — ибо его жизнь ему уже не принадлежала.

На какое-то мгновение Екатерина даже пожалела обреченного, но это чувство быстро прошло. Здравый смысл и врожденная практичность отпрыска флорентийских банкиров давно убедили королеву-мать, что из всех орудий наиболее надежны те, что выполняют приказы с охотой и удовольствием, а не под влиянием страха или угроз. А, получив указание действовать против Гиза, шевалье Александр должен был преисполниться не только радости, но и благодарности, или она ничего не понимала в людях.

И правда, узнав о поручении Екатерины и выслушав обещание щедро его наградить, королевский паж вспыхнул от радости, упал на колени и с жаром объявил, что не желает иной награды, кроме счастья служить великой королеве. Екатерина улыбнулась.

— Я знаю, шевалье, вы верный слуга короны и в своем рвении не раз оказывали услуги мне и его величеству. Но вот что меня тревожит. Что, если вы попадетесь? Я не хочу, чтобы кто-либо думал, будто вы выполняете мои поручения.

— Если я попадусь… — паж на мгновение задумался, — я скажу, что действовал из неприязни к его светлости герцогу де Гизу.

— А если вас будут расспрашивать? — настаивала королева. — Оченьупорно расспрашивать?