Фихте отправился из Лейпцига в Саксонию в конце апреля и на пути в Польшу проехал через Силезию, в то время входившую в состав Пруссии. Из его дневника видно, что Польша для него началась уже в Силезии, задолго до того, как он достиг польской границы. В Силезии он видел «деревни хуже, чем в Саксонии, выглядевшие уже очень по-польски». Прямое соотношение между словами «худший» и «польский» было очевидно. Присутствие евреев тоже бросалось в глаза, а в гостинице «все было не так, как в Саксонии». Он размышлял об «истинном силезском характере», отмечая: «О польском немце здесь думаешь одно — Боже мой, какое различие!» (« Gott welcher Abstand!»). После Бреслау, столицы провинции, Фихте расширяет рамки своего анализа, вводя рассуждения об экономике, этнографии и языке. Ландшафт менялся; поля выглядели «менее возделанными», люди имели вид «более славянский» ( sclavischer), язык казался «грубее». Вскоре он проезжал через «настоящие польские деревни, имевшие и польские названия». Население было в основном католическое. Язык был немецкий, но почти непонятный для него (« garnicht mehr zu verstehen») [851] . При этом он все еще не пересек границы между Пруссией и Польшей.

Силезия входит сейчас в состав Польши. В Средние века она тоже относилась к Польше, но в XIV веке ее уступили Богемии. Вместе с Богемией она в XVI веке досталась Габсбургам, а в 1740 году ее захватил Фридрих Великий, вызвав многолетние войны и непрекращающуюся вражду с Марией-Терезией. Силезия с ее смешанным населением, о котором писал Фихте в 1791 году, была в результате плебисцита разделена между Германией и Польшей после Первой мировой войны, захвачена Гитлером в 1939 году, а в 1945-м полностью возвращена Польше. В XVIII веке исторические связи Силезии с Польшей и Богемией отбросили ее в тень Восточной Европы, даже когда Фридрих триумфально установил над ней прусское господство. Роберт Арнольд в Вене в конце XIX века написал книгу о польской литературе ( Polenlitteratur) на немецком языке, которая существовала в XVIII веке, где указал на некоторые важные точки культурного контакта и тесную, хотя и амбивалентную, связь между Германией и Польшей. Это, во-первых, Силезия; затем города Гданьск и Торунь на Висле (где германские бюргеры жили под польской верховной властью), оба захваченные Фридрихом по результатам разделов 1792 и 1793 годов. Историк Вольфганг Випперман изучал происхождение идеи германского « Drang nach Osten» и обнаружил, что в восемнадцатом веке и в Силезии, и в Гданьске ученые уже писали о польской средневековой истории, подчеркивая важность германской иммиграции в Польшу в Средние века [852] .

В XVIII веке немецкие редакторы и публицисты в Варшаве прилагали большие усилия, пытаясь в « Warschauer Bibliothek» в 1750-х и в « Polnische Bibliothek» в 1780-х годах внушить немцам, что польская литература и ученость обязана своим существованием заботам Германии. Фихте родился в Саксонии и, уехав оттуда, сохранил ее как эталон для сравнения; интерес, который там питали к Польше, был несколько собственническим. Родился он в 1762 году, а через год кончился долгий династический союз между Саксонией и Польшей — саксонские юорфюрсты правили обеими землями с избрания Августа II на польский престол в 1697 году до смерти его сына Августа III в 1763-м. В этот период «польская литература» Саксонии включила шуточные «Письма достонеотесанного прляка к одному из своих родственников» (1704) и «Беспорядочную Польшу» (1711), где сказано, что «в этой огромной беспорядочной части мира, очевидно, несчастная Польша — самая беспорядочная провинция». В эпоху Просвещения польские магнаты служили при дрезденском дворе, а Лейпцигский университет стал местом встреч польских и немецких умов [853] . Поэтому, когда Фихте в 1791 году предложили переехать из Лейпцига в Варшаву, чтобы стать домашним учителем, это было естественно — тесные контакты между Польшей и Саксонией установились еще в начале столетия.

К тому времени, когда Фихте пересек границу между Пруссией и Польшей, он уже ощущал в Силезии все возрастающую «польскость»; однако пересечение границы поистине поразило его:

Польша, таким образом, была страной диких собак и диких людей, к тому же «полная евреев». Фихте встретил девушку, «которую захотел изучить», и сделал такое наблюдение: «У нее внешность совершенной немецкой польки, прекрасная кожа и цвет лица. Правда, она полновата». Пока Фихте изучал девушку с такой, чисто расовой точки зрения, подошел ее жених и «не был любезен». Вечером в гостинице не было никакой еды, но было «ужасное, ужасное пиво». Со всем тем Фихте решил, что он уже «как следует обжился в Польше» [855] .

На следующий день Фихте сделал общее наблюдение насчет польских женщин. У них были длинные черные волосы, а одна из них выглядела «очень неряшливой ( schlumpig), как, собственно, и все они — соблазнительной, это да, но очень уж грязной». Далее он замечает, что они «более привлекательны и сладострастны, чем немки». Он то и дело пишет о грязи, например — об улицах, где полно «соломы, мусора и навоза». Он отметил, что города «кишат ( wimmeln) евреями», но о немцах в Польше отзывался весьма благосклонно: «они приятные, рассудительные, услужливые и учтивые, только не моются, прямо как настоящие поляки, и даже хуже — в них это больше поражает немецкий взгляд». Прибыв в Варшаву, он осудил еще решительнее «грубость ( Grobheit) немцев в Польше» [856] .

Наблюдениям Фихте в 1791 году вторил в 1793-м Иоахим Кристоф Фридрих Шульц в своем путевом журнале «Путешествие ливонца из Риги в Варшаву». Он направлялся на лечение в Тироль и проделал по суше путь из Риги через Польшу, от которого Гердер уклонился в 1769 году, отправившись по Балтике. Шульц, сверстник Фихте (оба родились в 1762 году), пересек Польшу в противоположном направлении, въехав с востока, не из Силезии в Польшу, а из прибалтийской Курляндии в Литву. Когда Шульц прибыл в первую литовскую деревню и оказался в польско-литовском государстве, он обнаружил, что «за полмили все резко изменилось». Жители были католиками и говорили на другом языке, все в них было иным — и одежда, и внешность, и манера вести себя. В следующей деревне оказалось очень много евреев, которые нашли себе в Польше «нечто вроде родины», и он отметил их «восточный вид» и тот факт, что множество их «кишело ( wimmelte) вокруг повозки», предлагая свои услуги. Шульц был хорошо знаком с описанием Польши у Кокса и вскоре увидел достаточно, чтобы распространить это описание и на Литву: «каждая деревня являет картину беспорядка и разрушения». У литовцев, как и евреев, был «восточный вид». Недалеко от Белостока Шульц с интересом обнаружил две саксонские семьи, которые приехали в Польшу в правление Августа II и теперь насчитывали сорок четыре человека. Они женились только друг на друге, чтобы не подмешать «польскую кровь», и сохраняли «истинно саксонские обычаи и диалект», а также «аккуратность и опрятность», которые немецкий путешественник противопоставил всей остальной Литве [857] .

«Путешествие ливонца» было опубликовано в Берлине в 1795–1796 годах, а его французский перевод вышел в 1807 году, в тот же год, когда наконец вышла в свет польская история Рюльера, а Наполеон основал Великое Герцогство Варшавское. В Бреслау в 1941 году, когда нацисты захватили Польшу и вернули себе Силезию, Шульца переиздали и очень хвалили, подчеркивая, что книга «не потеряла своего значения и до сегодняшнего дня» [858] . И впрямь немецкий академический интерес к Польше в XX веке иногда выливался в замечания, разительно напоминавшие наблюдения Фихте и Шульца в XVIII столетии. В 1926 году Альберт Пенк, берлинский профессор географии, сравнивал «аккуратность немецких и убожество польских деревень» в провинции Познань, обозначившие «великую границу цивилизации». В том же году еще один националистически настроенный немецкий географ, Вильгельм Фольц, вспоминал Средние века, когда «высшая германская Kulturвосторжествовала над примитивным славянством», а Вальтер Кун, этнолог и лингвист, отправился на Украину изучить местные немецкие общины, раздавая анкеты и прославляя «силу и красоту германской народности ( Volkstum)». В 1936 году Кун стал профессором университета в Бреслау, а в 1939-м, когда нацисты оккупировали Польшу, вернулся к своим немецким общинам на Украине, чтобы переселять их в Германию из-за «исключительных расовых качеств». Отчеты Куна как ученого-эксперта принимали в расчет, когда эсэсовцы оценивали восточноевропейских немцев по расовому признаку, чтобы определить, годны ли они для репатриации в Германию. Каждому человеку был присвоен «примерный расовый показатель, колеблющийся от iaM/i (‘чрезвычайно ценен’) до iV 3c (‘негоден’)» [859] . Такая научная аккуратность была недоступна путешественникам XVIII века, хотя они и отмечали общую «грубость» немцев в Польше или, наоборот, их «аккуратность и опрятность» в Литве.

Раса как научная проблема очень интересовала немецкое Просвещение. В 1780-х годах Кант и Гердер вели об этом философский спор, причем Кант особенно подчеркивал различия в цвете кожи. Эта точка зрения восходила к его эссе «О различных человеческих расах» (1775). В 1785 году Гердер опубликовал вторую часть своих «Идей», обозревая в них различные народы земного шара и доказывая, что «человечество на земле являет великое многообразие форм, но в целом представляет собой единый человеческий тип» [860] . Кант немедленно ответил ему в « Berlinische Monatsschrift» в 1786 году, втянув в спор нового участника, Георга Форстера, написавшего в Литве «Еще о человеческих расах». Форстер имел преимущество, которого были лишены Кант и Гердер, — он некоторое время жил за пределами Европы и общался с другими расами. Рожденный в 1754 году под Гданьском, в семье польских немцев, Форстер еще мальчиком, в 1760-е годы, путешествовал по России с отцом, которого Екатерина уполномочила изучить возможность основать на Волге немецкие поселения. В 1772 году, когда Форстеру было восемнадцать, они с отцом отправились с капитаном Куком в его второе путешествие как исследователи естественной истории, отплыв из Англии и проведя три года в южной части Тихого океана. Георг Форстер обрел известность, написав отчет о путешествии, опубликованный по-английски и по-немецки. В 1784 году польская Комиссия народного просвещения пригласила его преподавать в Вильнюсском университете, где он оставался до 1787 года [861] .