— Корней Корнеевич... — отважился я.

— Ась?

— Знаете, про бои многие военные писали в своих мемуарах. А вот бы о чем-нибудь еще...

— К примеру?

— Ну, вы прожили большую жизнь, были, наверно, и другие запоминающиеся события? Может быть, какие-то трения с властями?

— А чего мне с ними тереться? — не понял маршал. — В бане, что ли?

— Может, арестовать вас когда-то пытались? — подсказал я (уж больно хотелось вкрапить в маршальский «мемуар» ту историю). — Сейчас многим это особенно могло бы быть интересно.

— Арестовать?.. — хмыкнул Корней Корнеевич. — Охотников-то хватало. Ну да чего их поминать-то, покойничков?

— А все-таки расскажите, — стал клянчить я. — Сейчас об этом вполне можно написать.

Маршал задумался ненадолго и согласился:

— Оно правда, времена нынче — мели что хочешь... Ладно, чего ж не рассказать. Была одна историйка...

Я уже приготовил блокнот записывать, но поведать мне Корней Корнеевич так ничего и не успел — в этот самый миг в кабинет вшагнул майор Евгень Евгеньич и звонко щелкнул каблуками.

— Чего? — спросил Снегатырев. — Ладно, ладно, говори, — и указал в мою сторону: — Он — свой.

— Только что звонили из Центра... — косясь на меня, произнес тот нерешительно.

— Чего там? Опять? — нахмурился маршал.

— Так точно — опять!

— Эдак помереть не дадут, — пожаловался мне Снегатырев. — Ну, ты иди, морячок, сочиняй, после покажешь... Касьяныч! — позвал он.

В мгновение ока расторопный ветеран был тут как тут.

— Проводи, Касьяныч, служилого, — кивнув на меня, распорядился маршал. — А ты, — сказал он мне, — ты давай, морячок, не скучай, работай. С этим со всем разберусь — тогда свидимся.

Выходя из кабинета вслед за Калистратычем, я оглянулся и увидел, как Снегатырев взводит затвор пистолета. То же самое сделал и майор.

— Сообщи — выезжаю, — приказал ему маршал и сунул пистолет в карман кителя.

* * *

Комнатка, отведенная мне в верхнем этаже маршальского дома, отличалась неприхотливой казарменной простотой: казенная железная койка, застеленная суконным одеялом, стул, стол, видавшая виды настольная лампа с облезлым абажуром, такая же облезлая тумбочка. Всё. Впрочем, большего мне было и не нужно.

Уже подступила ночь, а я все еще сидел над своей галиматьей, не в силах выкарабкаться из слов. В моей разбухшей от событий этих двух дней голове они давно уже потеряли всяческий смысл и отдавались пустым гулом, как если стукнуть палкой по порожнему горшку. «...На всем нашем пути, куда ни кинь взгляд...»Или лучше — «куда ни брось»?.. Нет, наверно, все же «куда ни кинь».. «...Куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь...»Муть, конечно. Сойдет, впрочем... «Вдали, на расколотом взрывами...»А может, «на распаханном»? «...на распаханном взрывами горизонте... со всех сторон...»Нет, все же чушь! «...на расколотом взрывами горизонте с грохотом взметались...»

Без стука открылась дверь, и в комнату вошла Лайма с подносом. Юбочка на ней была уже другая — даже еще короче, чем в прошлый раз.

— Сережа, ужин, — сказала она, располагая рядом с моей писаниной чай и бутерброды.

Все-таки она была фантастически красива!

— Спасибо! — Я вскочил с места. И, чтобы она не сразу ушла, спросил: — Лайма, а вы давно здесь?

— Давно, — сказала она, кажется, не очень склонная к беседе, — но скоро уже уйду.

— И куда, если не секрет?

— В Центр, конечно. Не всю жизнь подносы носить.

— А там что вы будете делать? — тянул я не складывавшуюся явно беседу.

— Откуда знаю? — пожала красавица плечами. — Какая вакансия будет... Неважно! Главное — туда попасть. Через год обещают перевести.

— Ну, еще через целый год!.. — обрадовался я, довольный, что еще не раз увижу ее, однако Лайма восприняла мои слова по-своему.

— Вы думаете, вас туда возьмут раньше? — жестко спросила она. — Хотя — с вашим дядей... Ведь Погремухин — ваш дядя, так?

Я растерялся:

— При чем тут дядя?.. Да и не больно, честное слово, я туда рвусь.

Лайма смерила меня уничижительным взглядом:

— Не считайте меня дурочкой, Сережа. Тут все хотят в Центр. — С этими словами она взяла поднос и повернулась к двери, но я прикоснулся к ее плечу:

— Минутку... Лайма... — Не знал, как продолжить, но больно уж не хотелось, чтобы она уходила.

Красавица горделиво отстранилась от меня:

— Только без рук, Сережа — вы еще слишком тут новенький, чтобы руками...